Люди метались между объятыми пламенем постройками, стараясь поскорее покинуть смертельно опасное место гибели своей родной деревни. Некоторые замирали от ужаса и нерешительности, теряясь в происходящем и не веря своим глазам. Они стояли на одном месте, широко открытыми глазами наблюдая огненную агонию своей малой родины. Обезумевших людей выводили другие, хватая тех под руки и, силой выволакивая в безопасные от пожара места, где уже находилось множество селян, утопавших по колено в жидкой смеси растопленного снега и горячей воды. Промокшие и набухшие валенки на ногах начинали сковываться на лютом холоде, образуя ледяные кочерыжки, что не замечались никем, потому как было не до этого. И старые, и молодые, и совсем юные, словно хором, издавали жуткий вой погибающих в бессилии людей, стоявших перед жутким выбором смерти либо в огне, либо в холоде.
Матери прижимали к себе своих плачущих детей и глазами полными слез искали хоть какое-нибудь убежище для них, все больше и больше осознавая, что стоят сейчас на пороге собственной гибели в творящемся вокруг рукотворном аду. И лишь с отступлением пламени от крайних построек, люди ринулись к ним, неся на руках маленьких детишек, утопая в жидком снегу, уже начинавшем покрываться тонкой ледяной коркой. Они становились как можно ближе к массивным головешкам из обугленных бревен, стараясь уловить хоть немного уходящего тепла. Потом, по мере быстрого остывания пепелищ, перемещались ближе к закопченным остовам кирпичных печей, стараясь чуть отогреться.
Те, кто успевал уловить взглядом то, что когда-то было их домом, уходили ближе к нему, начиная ковыряться в дыму и копоти, чтобы судорожно спасти или найти хоть что-то, что могло им сейчас пригодиться. Железные предметы: чугунки и наковальни, что еще были горячи от ушедшего пламени, служили средством обогрева промокших насквозь валенок и лаптей. Радом с обувью громоздили вещмешки и тюки с вещами, что также успели набрать в себя воды, стремительно превращавшейся в лед.
Горький плачь, перемешанный с криком отчаяния и воем обездоленных людей, стоял над деревней, за какой-то час превращенной в одно сплошное, большой пепелище, усыпанное памятниками из черных от копоти русских печей.
Немецкие солдаты, выполнив свою карательную миссию, отступили по разные стороны от проходившей через деревню дороги, перекрыв, тем самым, возможные пути бегства мирных жителей из погибающих в огне собственных домов. Часть из них, совершив поджоги, направилась на грузовиках в соседние селения, что, буквально в считанные часы, были также объяты смертельным пламенем. И куда бы не направляли свои взгляды ищущие спасения люди, кругом они видели только плотные завесы и облака дыма, поднимавшегося над очередной сжигаемой русской деревней. И если бы не плачь и крики доведенных до отчаяния односельчан, они могли бы услышать беспомощный вой своих обреченных соседей, чьи дома пылали на расстоянии в несколько километров.
Весь день продолжалось сражение людей за собственные жизни. Матери скидывали у детей обледеневшие валенки и обматывали найденными сухими тряпками их едва ли не посиневшие ножки в попытке хоть как-то согреть и спасти от обморожения. Они забывали о себе, не замечая холода и усталости, бились в отчаянных попытках сохранения потомства.
Старики, что послабее, не выдерживали переживаний и падали на еще теплые от пожара обуглившиеся бревна своих домов. Костлявыми пальцами натруженных рук они гладили черные остовы бревен, беспомощно вздрагивая от плача и орошая горькими слезами остатки своей былой жизни, только что закончившейся в адском пламени. Некоторые из них так и оставались лежать, умирая от разрыва сердца и быстро вмерзая в затвердевавшую на трескучем морозе жижу из снега и пепла.
