– Я, того этого, сказать хочу. Я же энтого вашего…
– Андреевна, иди, иди! – директор замахала руками, словно отгоняла назойливую муху. – Не до тебя теперь. Сказали мыть, значит, мой, а не разговаривай.
Ларина открыла дверь громко бряцая ключами. Тишину нарушили смешки, ахи, вздохи, легкие шаги женщин, тяжелая поступь мужчин. Яна прошла в зал и застыла. С большого портрета на нее смотрела Стефания Радзивилл. Шляпа с серо-голубыми перьями, темные волосы, румянец, золотая змейка, обвивающая запястье и глаза… Печальные, бархатные. В их темно-янтарной глубине таились грусть и понимание неизбежности.
– Красивая, правда? – тихо спросил Жуков. – Смотрю на нее и думаю: вот такая молодая умерла. Как так?
– Тогда чахотка никого не щадила – ни молодых, ни старых.
Ларина вздохнула и по-хозяйски поправила немного провисший угол картины. Яна тряхнула головой, отгоняя наваждение.
– Милена Евгеньевна, где вы взяли такую прекрасную копию Брюллова?
– Автор здесь. Виктор Олегович Забельский наш заслуженный краевед, экскурсовод, писатель, художник.
Мужчина в джинсах суетливо кивнул, покраснел, отошел к окну.
– Вы сделали невозможное, – восторженно продолжила Яна. – Вы передали ее душу, ее молодость, ее боль. Спасибо большое! Но где же роза?
– Так там и лежит. На круглом столике, – Ларина махнула рукой в сторону портрета.
– Геридон, – тихо сказала Яна и добавила чуть громче. – Геридон – круглый столик на колонне. Изящная вещь, орех. Резьба простовата – дубовые листья, желуди. Вероятнее всего, конец девятнадцатого – начало двадцатого века, Россия. В восемнадцатом веке маленькие ножки у колонны часто делали в виде фигур мавров. По одной из версий так и появилось название столиков. Тогда отвагу мавров воспевали в народных воинственных песнях-геридонах. Все просто.
– Инна, что стоишь! – зашипела Ларина. – Записывай! Хоть что-то интересное людям расскажешь.
Яна склонилась над столешницей. За ее спиной шумно дышали полицейские и сотрудники музея. В воздухе витало нетерпение.
На столике лежала черная салфетка, сложенная в форме сердца. Брошь – роза на длинном стебле – была приколота к ткани под углом. Она, словно витая стрела Амура, врезалась в центр сердца. На месте бутона сидела темно-красная вставка.
– Геннадий Петрович, это бижутерия. Не антиквариат и даже не винтаж. Если разрешите взять в руки, скажу точнее.
– Слава Богу, – выдохнула Ларина.
– Думаю, смысла нет пальчики искать, – решительно заговорил Жуков. – Лишние хлопоты. Откалывайте брошку.
Яна аккуратно взяла сердце и через мгновение уже вертела в руках металлическую розу.
– Точно не ценная? – заволновался Жуков.
– Точно. Мельхиор. Техника скань, она же филигрань. Вставка – стекло с раскраской под яшму. На обратной стороне именник, то есть клеймо завода – восемь ФС.
– Что это значит? – завороженно спросила Инна.
– Сидоровская ювелирная фабрика, 1978 год.
Пухов смотрел на Яну как на богиню. Жуков быстро писал в блокноте.
– Где это? – хором спросили все.
– Костромская область, село Сидорово. Его ювелирным традициям не меньше четырехсот лет.
– Фига себе!
– Пухов, ить-твою, рот закрой! К нам летит пчелиный рой!
– Опять вы меня обижаете, товарищ капитан. Мне же интересно. Она точно не серебряная?
– А разве это не яшма? У меня бусы есть из шариков. Они такие же по виду. Мне их на театральном фестивале в Перми подарили. Я там блистала в роли Раневской.
