Он дает ей время прийти в себя для следующего раунда.
Стоит Василисе перевести дыхание, как Кир продолжает: внимательно наблюдая за выражением и без того обескураженного лица, он набирает на средний палец немного сливок.
И подносит руку к губам.
Сладко. И да. Сироп карамельный.
И ни капли отвращения на милом личике. Пусть Василиса сидит, не шелохнувшись, пусть все еще тщательно – просто мастерски, если уж быть честным – скрывает истинные эмоции, Кир их чует. Видит.
Видит совсем немного – на миллиметры – приоткрывшиеся розовые губы.
Видит, как румянее становятся – нет, не щеки – кончики ушей! Собранные волосы явно не способствуют ее защите.
Видит, как она смотрит на его губы.
Просто смотрит.
О, дорогая, я знаю этот взгляд.
И давно ли, интересно, ты борешься сама с собой?
Поэтому бежала из города?
– Интересный способ ты выбрала… – Не встречая сопротивления ни в речах, ни в мимике, ни в эмоциях, он снова набирает сливки средним пальцем. – Какая жертвенность! С ума сойти! А знаешь, что? Я ведь могу сделать то, что ты так хочешь. Прямо сегодня.
Мог бы, вообще-то.
Хоть прямо сейчас.
Пригласи она его в номер.
Или номер может снять он.
Никольская сглатывает.
Конечно, ей нечего сказать. Понимает ли она, что ее раскусили? Да, возможно.
Готова ли она признать поражение? Конечно нет!
Боже, как же он этим упивается!
– О чем… – Василиса так старается! Изо всех сил старается взять себя в руки, – …ты?
– О свидании, на которое Карина сейчас собирается. Хочешь? Знаешь, что я ей скажу прямо во-от за тем столиком на террасе? Тебе понравится. – Кир усмехается, наблюдая за ней.
Черт, он сам возбуждается от игры больше, чем предполагал.
У него были самые лучшие девушки. Всех их Кир считал прекрасными. Даже те девицы, что соглашались на обслуживание клиентов в привате с продолжением, были особыми нимфами в его понимании.
Почти как куртизанки Венеции. Они дарили удовольствие мужчинам и женщинам – и это уже дорогого стоит.
И уж лучше они, чем те, образец которых сидел сейчас прямо перед ним, сгорая от стыда за свое скромное плотское желание.
Будто переспать с ним – все равно что сознаться в убийстве младенцев.
Да. Дочери адвоката, способного разрушить за свою девочку всю его теневую сеть бизнеса, у Кира еще не было.
И вот же подарок судьбы: не она для него, а он для нее – запрет! Сотни «нельзя» в ее голове наверняка жалят измученный навязанными догмами мозг.
– Ну так что? Рассказать, чем именно я поделюсь с твоей драгоценной подружкой?
– Ты больной.
– Признаюсь, что мы переспали. А ты же так беспокоишься о ней…
– Что?..
– Ну-у. В ту ночь на тебе было белое белье. Я точно запомнил. Запомнил родинку. Вот здесь. – Чуть оттягивая круглый ворот белоснежной футболки, он дотрагивается до своей кожи над левой ключицей. – Запомнил, что после этого тебе было так плохо. Нет, прости. Та-а-к хорошо. Ещё бы. Я очень старался для тебя, Василиса. Ты знала, что способна кончить два раза за двадцать минут, если я сменю член на язык?
Ее руки дотрагиваются до бокала с ледяным кофе.
Она резко придвигает стакан к себе.
Но тут же, словно обжегшись, отпускает.
Ее щеки пылают ярче цветов мака; холодные ладони тут же прижимаются к – Кир уверен – горячей, нежной (навязчивое желание прямо сейчас провести по ее щеке языком едва не подбрасывает его со стула) коже; взгляд совсем потерян, как у закинувшегося очередной таблеткой экстази придурка-самоубийцы: глаза блестят, ведь омуты черных зрачков теперь похожи на черные дыры.
