– Я тогда после тяжелого ранения в грудь и ногу очень долго валялся по госпиталям.
Но выздоровление шло медленно. Любая маломальная хворь, вроде простуды, вроде простуды, прицеплялась ко мне. Нога вроде и зажила, но сильно болела. Ходил с трудом и долго на ней не мог даже стоять. И мне разрешили съездить на родину – подлечиться в тылу. Так я и приехал к матери в Новосибирск. Доктора здесь оказались грамотными. Дело быстро шло на поправку.
Здоровье тоже наладилось. Грибы, ягода, лес недалеко, – сразу за огородом. В речке рыба, даже зеркальный карп водится.
Да и не голодал тут никто. Не голодали, – поправился он. Но это… уже потом началось. Некоторые горожане кур и коров держали. А уж про деревню и говорить нечего. В огородах даже арбузы садили. Свежий воздух, парное молоко, спокойный сон хоть кого на ноги поставят.
Завтра меня уже на комиссию в госпиталь пригласили. Думаю – выпишут, в тот же день сяду на поезд и обратно – на фронт фашистов бить.
Легли спать. Всё было, как обычно. А утром проснулись, позавтракали. На работу с наших двух улиц люди пошли к остановке на трамвай и я с матерью тоже.
Ждали, ждали. А ни одного трамвая, ни машины не проехало. И какая – то тишина странная. Звуки только с наших двух улиц доносятся: коровы мычат, хозяйки ведром железным стукнут, дети перекликнутся.
А с других сторон шума вообще не доносится. Никакого!
Вернулись домой, а электричество отключили. И радио молчит, даже треска никакого. Телефон, у кого был, тоже проверили – мертвый.
Пошли пешком. Ну, думаем, может, что непонятное случилось. Авария или что. Да и с опозданием на работу строго – законы военного времени. Прошли немного и всё – темнота впереди. Не ночь, там хотя бы луну и звезды видно. А просто полная темнота и пусто, глухо. Страшно куда – то двигаться. Ориентир, даже просто направление вскоре теряешь. На войне всякое было. И смерть мимо пролетала не раз. Но так страшно никогда не было.
Я встал в нерешительности: идти дальше или повернуть назад? Не знаю, что делать. И тут слышу, мать моя рядом где-то, громко так говорит: – Стойте! Не поворачивайтесь! Назад выходите пятясь, как раки.
Я да еще некоторые, что недалеко были, послушались и назад попятились.
Так и вынырнули из темноты. Где вошли, там снова и оказались.
А те, кто не вышел оттуда, пошли дальше или как, не знаем, через день – два тоже вернулись. С виду люди как люди. А только часто они становятся как звери. Глаза невидящие становятся, страшные. Изо рта слюни и пена показываются. Рычат, крики нечеловеческие издают. Могут набрасываться на домашних животных и на людей. И чем дольше, тем чаще. И какие – то особенно сильные становятся. Их бьешь кулаками, даже палкой, а они не боятся совсем, пока не отключатся.
– Пока коровушки – кормилицы живы были, так мы еще держались. Молоко было, да и телята. Возле речки покос хороший на нашей стороне остался.
– А весной последнюю коровенку эти нелюди приели, окаянные! – Вступила в разговор повариха Валентина. – Картошки ведро осталось.
Огороды у нас при домах были. Этой весной уж и не садили ничего. Вурдалаки совсем озверели, ничего делать не дают. Скольких людей уже убили, да съели.
– Дома, которые без хозяев остались, насчет продуктов давно уже всё обыскали, ещё в первые два года.
На речке рыба есть, но уже месяц как не ходили. Сил у нас обороняться не осталось, ослабели с недоеду. Что дальше делать будем, не знаем. Или, может, вы чем помочь сумеете? – С робкой надеждой высказал свою надежду на чудо приземистый старик с бородой.
