Когда замирает время - страница 7

Понимаешь, Семен, общение с Богом – дело не простое. Мы, люди, в силу своего несовершенства говорить с Ним на его языке не можем. А потому, – Ему приходится общаться с нами на понятном для нас языке. Если ты читал Евангелие, то наверняка помнишь, что Господь Иисус часто говорил с иудеями языком притчей, то есть иносказательно. Потому что сказать напрямую часто не представляется возможным. Точно так бывает, когда родители пытаются что-то новое объяснить ребенку. Они находят понятные ему формы смыслового восприятия: через картинки, игрушки и так далее. Мы же для Бога всегда дети, и потому подобный образно-смысловой язык продолжает иметь место в Церкви. Наши богослужения глубоко символичны: каждый предмет, каждое действие ассоциируют в человеке определенный образ или событие. Особенно это касается Литургии. Ты, конечно, знаешь о том, как Господь Иисус Христос добровольно принес себя в жертву, и был распят на кресте? Эта тема, которая стоит отдельного серьезного разговора. Скажу лишь главное: Господь показал нам образ величайшей любви к людям, какой и представить нам невозможно! И как сказано в Евангелии: «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13) Вот так! Сам Бог сошел с небес, чтобы принести себя в жертву за грехи человеческие. И сотворил это для того, чтобы научить нас любить. Ибо если в мире воцарится Любовь, то исчезнут все противоречия, ненависть и злоба. Уйдут в небытие кровопролития и войны!

И чем мы можем ответить Господу на такую его Любовь и заботу о нас? Конечно же, только взаимной любовью к Нему. И, как думаешь, каким образом мы можем выразить Ему свою любовь?

– Что? Свечка? – спросил Семен.

– Да, Семен, и свечка в том числе. Но это лишь, самое малое.

Отец Георгий допил чай и, быстро взглянув на часы, заметил:

– Ого, друг! Заговорились мы, однако, с тобой. Что нам делать? Мне уже пора идти по делам, давай-ка мы с тобой в другой раз договорим, идет?

– Хорошо, батюшка, – сказал Семка, – когда у вас найдется для меня время?

– А ты приходи так же, как сегодня, – после службы. Ты же свободен, как я понимаю: не учишься и не работаешь?

– Да, пока свободен.

– Вот и хорошо. Буду тебя ждать.

– Спасибо, отец Георгий за беседу. И за обед тоже.

– А это надо Бога благодарить и еще наших поваров. Давай-ка мы с тобой это и сделаем.

Отец Георгий встал, и, повернувшись лицом к большой иконе, висящей по центру трапезной, прочитал короткую молитву благодарения. Семка посмотрел, как крестился батюшка, и тоже, перекрестившись, поклонился в сторону иконы. Уходя, он поблагодарил поваров на кухне:

– Спасибо, вам за обед!

– Во Славу Божию! – донеслось с кухни.

Весь остаток дня из головы Семки не выходил разговор с отцом Георгием. Он узнавал совершенно новые для себя вещи и находился под впечатлением того, что услышал и увидел. Он не знал до этого церковной жизни, не представлял, что в ней вообще происходит, и лишь по слухам мог судить о людях, что посещают ее и служат в ней. Ему прежде представлялось, что в храм ходят исключительно темные, малограмотные люди, да еще обделенные телесно: разные калеки и инвалиды, которых он иногда встречал возле храма. Весьма нелестные имел по слухам представления и о священниках. В школе кто-то из ребят рассказывал анекдоты про батюшек, в которых попы – «жадные и тупые пьяницы», и что они только и делают, что обирают людей! Семен был поражен тем, что не увидел совершенно ничего из того, что рассказывали школьные «приятели». Ему даже стало неловко от того, что какое-то время носил в себе эту откровенную мерзость. Отец Георгий поразил его своей добротой, интересными и глубокими рассуждениями, какой-то своей внутренней строгостью, образованностью и организованностью. В церкви он увидел строгий порядок, какую-то особую дисциплину и, вместе с тем, простоту. Он вспоминал и продолжал размышлять о своем разговоре с батюшкой, и все больше обнаруживал в себе крайне низкий уровень познаний. Все, что он читал и изучал раньше, попадало в какой-то второстепенный разряд человеческих знаний, а на главное место в вопросе понимания мироустройства вставало теперь совсем другое: таинственное и неведомое. И что больше всего поражало Семку: он едва ли не нутром чувствовал правоту батюшки. Его душа и интуиция подсказывали ему, что истина находится где-то рядом.