Она было открыла рот, но Ким снова осадил: «В тебе много тщеславия. Хочешь прославиться как великомученик? Это мелко. Истина не нуждается в трибуне. Истина найдёт свой путь. Тебе нужно сохранить огонь внутри себя. Обхитри их!»
– Так вы будете отвечать? – лицо Флёрова стало пасмурным.
«Сохранить огонь внутри себя», – повторила Яна и тут же выпалила:
– Четыре.
Флёров был словно разочарован. Может быть, не самим ответом, а длительностью ожидания. Но Яна ощутила прилив торжества. Что, съел? Не вписалась в твой шаблон? А может, тебе мои мокасины не нравятся?
Она выставила из-под стола свои наглые боты, напоминающие маленькие лодочки: да-да, в таких принято в гребной клуб ходить, а не в центр города. Ну и что? Пусть ты считаешь меня разноцветной дурой, но ты не смог проникнуть в мои мысли. Они тебе не по зубам!
Веер карточек тянулся к ней вновь. Яна отвечала сразу, и хотя ложь её была насмешливой и неприкрытой, то была ложь во спасение. Она лгала по учебнику, по тем талмудам, с помощью которых люди 2,5 тысячи лет порабощают умы себе подобных.
Она не разболтала ничего лишнего. Мог ли Флёров понять, что материя на самом деле состоит из монад четырёх типов, что всем управляет Закон, что живыми нас делает голубой флюид, что приматы являются деградированной формой праславян, и что далёкие звёзды – это прорехи в небесном куполе?
Приходя в себя в «Батискафе», Ким ощущал нарастающую головную боль.
Виноградов зашёл после обеда. Он редко тревожил Кима в свободное время, но когеренция с Яной не давала ему покоя. Усевшись за стол в гостиной, он отстегнул бионическую руку без выключения, и та показала Киму кулак.
– Слушай, а здорово у тебя получилось, – похвалил Виноградов. – Мастерство выходит на новый уровень. Чем взывать к остаткам разума, лучше использовать хитрость сумасшедших против них самих. Как додумался-то?
– Само вышло, – признался Ким. – Попытки давить на здравый смысл вызывали у Яны слишком сильную резистенцию, а времени ломать её не было. Зато абсурдные идеи приживались в неё в голове, как сорняки. Несложно было убедить её, будто Флёров – агент и провокатор.
– Хорошо им, психам, живётся, – протянул Виноградов. – И обидно даже: нормальная девка была, доцент целый. И чего её качнуло? Ну, это же безумие!
– Она не псих, а несчастный человек. У неё всё намешано: разочарование во властях, в науке, в собственном отце. Её жизненный план рухнул, и она придумала новый.
– Ну да: не я плохая, а наука плохая, – проворчал Виноградов. – Сколько этих бестий по миру ходит и засоряет людям мозги? То им земля плоская, то дожди целлюлозные.
Ким пожал плечами:
– Может, мы сами виноваты. Раньше прогресс помогал людям, а сейчас только угрожает. Они теряют работу, среду обитания, ощущение исключительности. Их бросают один на один с тревожными мыслями, и они находят выход, как умеют: кто в религии, кто в теориях заговора.
– Ну, знаешь, умный чёрное от белого всегда отличит.
– А Яна больше не хочет быть умной. У неё пустота внутри. Интенсивный внутренний диалог, почти торнадо, а в его центре – ничего. Там капсула, где всё готово для любви, но нет самой любви. Как и у многих.
– О, я вижу посткогерентный синдром взял тебя за глотку! – добродушно рассмеялся Виноградов. – Шёл бы ты сразу к Ирине Ивановне.
– Пойду вечером.
Ким налил себе кофе и задумался о пустоте другого рода – той, что мучает его здесь, на «Талеме».
