Маргарита послушно подсела к мужу, хватанула рюмашку, героически вытерпела лапу на заднице. Потом сама разгорячилась, тяпнула ещё и ещё, расстегнула тесную блузку на груди, капризно протянула
– А как же твоя ученица? Как её там? Арина? Вроде ребёнка от тебя ждёт…
Анатолий сморщился, как будто хватанул зелёный лимон, замахал руками, зачмокал слюняво.
– Да ты чо!!! В прошлом это все, в прошлом. Да и скинула она дитенка-то, говорят здоровьем слабая. Сейчас где-то в санаториях лечится, папаша с мамашей отправили, а то совсем захирела cyчка. Характер у ей, не приведи, Господи, змеюка. Пусть полечат, может подобреет.
Анатолий придвинулся к жене поплотнее, подлил ещё, выпил сам, засунул в рот бутерброд с колбасой. Потом задышал этой колбасой Маргарите прямо в лицо.
– Пошли красуля, вспомним молодость. Ну, не жадничай.
Маргарита встала и, игриво покачивая бёдрами, пошла в спальню. Надо, так надо…
…
Маргарита любила это кафе. Когда-то очень давно, лет ндцать назад, её сюда привёл Анатолий, в те времена симпатичный, даже импозантный, несмотря на небольшой рост и плотную, упругую полноту, аспирант их кафедры, на которой Рита – тонкая и звонкая лаборантка с гривой шикарных тёмных волос, работала и училась на вечернем. С тех пор прошло сто лет, по ощущениям обоих, муж забыл про него напрочь, а вот Маргарита – нет. Сюда, в атмосферу их любимых конца семидесятых – начала восьмидесятых, она обожала приводить Вовку. Заказывала оливье с колбасой, мясо по-французски, бутерброды с сыром и красной икрой, на десерт – шоколадную колбасу и мороженое с орехами и шоколадом, на запивку всей этой красоты – Советское шампанское, и балдела, слушая до одури Бони М и раннего Розенбаума. Вовка, будучи на десяток лет её моложе, сначала скучал, потом привык, приноровился и тоже стал получать удовольствие.
В этот вечер ничего не предвещало беды. Их, заранее заказанный столик, стоял в укромном месте, за импровизированным зимним садом, состоящим из пяти дохлых пальм, двух китайских, пыльных роз, и лысого фикуса. Орущий про Нинку Розенбаум, доносился слегка и мозги не ел, салат был обалденным и на них с Вовкой снизошло нежное, лирическое состояние. Типа – вечер воспоминаний.
Маргарита, с трудом фокусируя взгляд, унимая плохо слушающийся язык, вдруг сумела соединить отрывочную информацию о Вовкином детстве, со своей памятью и понять, что что-то здесь не то. Уж больно совпадают овраги, спускающиеся к реке, ромашковые поляны у подножия огромных сосен, дубравы, вишневые сады и заросли дикой смородины у посадок.
– Слушай. А как твоё село, это самое, называется? Где оно? Район – то, какой?
И, услышав ответ, выпучила глаза – они с Вовкой жили в одном селе, на параллельных улицах. И, если поднапрячься, то, может быть, в одном из бритых под машинку голоштанников, она бы узнала своего любовника. Если бы могла вспомнить то, что вспоминать не хотела.
Лирический вечер воспоминаний был прерван грубо и бесцеремонно. За их с Вовкой столик, звучно ляпнув толстым задом об сиденье свободного стула, уселся Толик. Картинно подперев невыразительный, скошенный назад, бабский подбородок, он минут пять разглядывал замерших в виде соляных столбов, любовников, потом раскрыл Маргаритину сумку, достал ключи и положил их в карман пиджака.
– Кто будет жить в нашей квартире, решит суд. После развода. Достала, фря. Войдёшь к нам в дом, если приползешь на цырлах. Ну, или с участковым. Блядь!!!
