– Это ширмы. Можете ставить как хотите и выгораживать пространство любым образом.
Маша вздрогнула и обернулась. Она ожидала увидеть ту самую старуху с обезображенным лицом, но женщина на пороге стояла уже другая. Или нет, та же самая, по крайней мере, в том же самом платье – несмотря на свою оторопь, Маша приметила его еще когда вошла: платье-камисоль, у нее тоже такое есть, только у нее ярко-красное, а это такого же цвета, как пол и стены.
Но лицо у вошедшей женщины было уже не бугристое и мертвое, а обыкновенное, даже какое-то светящееся, ну, это тоже из-за солнца, конечно, и самые обыкновенные русые волосы были распущены по ее плечам.
– Это была маска, – сказала хозяйка; наверное, Маша смотрела на нее очень уж дурацким взглядом. – Парижская маска. Из сырой капусты. Вы пришли немного раньше, я не успела смыть.
– А почему из капусты – парижская?
Любопытство вытеснило оторопь, и Маша посмотрела на хозяйку с интересом.
– Не знаю. Бабушка так называла, ну и я тоже. Итак, вот эта комната сдается.
– А вы написали, что квартира.
– Обманула. Но не очень. Сюда есть отдельный вход. – Она кивнула на дверь, противоположную той, в которую Маша вошла из коридора. – Лестница ведет из сада. А эту дверь запрете изнутри, и мы с вами можем вообще не видеться.
– А можем видеться?
– Когда поселитесь, разберемся.
– Откуда вы знаете, что поселюсь?
– Я сразу поняла. – Глаза у нее были зеленые и сверкнули, как у самой настоящей колдуньи. – Вам здесь понравилось. И дом отнесся к вам с приязнью.
Бытовую мистику Маша воспринимала с насмешкой, но колдуньям можно, наверное. Любопытство одолевало ее сильнее, чем опаска.
– Ванны нет, только душевая кабина, – сказала хозяйка. – Вот здесь.
Она открыла дверь, и Маша заглянула в ванную, маленькую и, похоже, только что отремонтированную. Во всяком случае, кафель – он был такого же цвета, как березовая фанера, – от стен пока не отвалился.
– Как ваша фамилия? – спросила хозяйка.
Маша хотела спросить: «А вам зачем?» – но вместо этого полезла в сумку за паспортом. Хотя правильнее было бы сначала спросить, сколько это жилье будет стоить без обмана. Ничем иным, кроме как колдовством, объяснить свое странное поведение она не могла.
– Морозова Мария Генриховна, – прочитала хозяйка. – Надо же!
– А что такого?
– Такого ничего, но я Морозова тоже.
– Вряд ли мы родственники, – усмехнулась Маша. – Морозовых как собак нерезаных.
В ту же секунду с улицы, вернее, из сада донесся собачий лай. Маша поежилась. Слова не скажи в этом доме!
– Боитесь собак? – заметила Морозова.
– Ага. С детства. Генетически. Мама тоже боялась.
– Мамы нет?
– Есть.
– А почему в прошедшем времени говорите?
– Так, – ответила Маша.
«Не ваше собачье дело», – хотела добавить она.
Но воздержалась. Колдунья не ошиблась: жилье нравилось ей так, что даже зубы сводило.
– Собака соседская, – сказала Морозова. – Через два дома отсюда. Лает громко, да. А я только на пианино играю. К музыкальному шуму как относитесь?
– Нормально. Не ночью же вы играете.
– Обычно нет. Ну, осмотритесь еще и спускайтесь вниз.
Морозова вышла. Маша тут же заперла за ней дверь на ключ, торчащий в замочной скважине, задвинула шпингалет и еще подергала дверь за ручку. Не стоит удивляься, если запоры и не действуют, здесь все может быть. Потом она открыла противоположную дверь, ту, которая, по мнению Морозовой, позволяла считать это жилье отдельной квартирой.
