– Отойди от решетки на три шага, – велел невидимый баритон из темноты с той стороны. Не зло прозвучало, но с некоторым хамским напором. Илья не шевельнулся.
– Счет знаешь? – тот же голос.
Привыкшие к темноте глаза рассмотрели длинный стол у противоположной стены. Сидели за ним трое. Трибунал? Тройка, особое совещание? Не иначе генетическая память подтолкнула к совсем ненужному сейчас, иррациональному упрямству. Просто, от нежелания уступать чужому давлению.
– Молчание карается наказанием от общественных до очистных, – солидно пробасил другой голос. Его обладатель сидел справа от председателя Трибунала.
– Ты счет знаешь? – повторил свой вопрос председатель.
– Знаю.
Нечего ерепениться, – одернул себя Илья. В чужом монастыре…
Голоса забубнили, до Ильи доносились только обрывки слов, но через некоторое время о нем вспомнили.
– Отвечай: не разговаривал ли ты, не лобызался ли…и другие контакты… – читал по бумажке председатель, – …по дороге от места проявления; не заходил ли в жилища?
– Говорил со стражником, – покладисто ответил Илья.
– С ним – можно, – объявил бас.
– Имеешь ли болезни, увечья, недостачу руки или ноги? Имеешь ли при себе оружие?
– Нет.
– Отвечай по пунктам!
– Нет. Нет. Нет.
– Непочтение к трибуналу карается наказанием от общественных до очистных, – на всякий случай предупредил председатель.
– Позволю напомнить, коллега, – влез из темноты слева визгливый голос, – Я неоднократно вносил предложение, заменить очистные работы отправкой в отряды.
– Тебе дай волю, всю слободу за Кукуй загонишь, – отозвался председатель.
– Избавьте меня от вашей архаики! Кукуй!
Перебранка, на некоторое время отвлекла от допроса, но, в конце концов, выдохлась. Из темноты прохрипел бас:
– Уразумел, проявленец?
– Нет, – честно признался Илья.
– Ладно, потом растолкуем. Обзовись.
– Вам как, с должностью, титулами, званиями или имени достаточно?
– Ишь ты, с титулом! – несколько оживился и даже чуть помягчал голос председателя,– Титулы у нас не обязательны. Но упомянуть, стоит.
– Протестую! – влез левый заседатель. – Титулы были отменены к употреблению декретом народных комиссаров в одна тысяча девятьсот…
– Да уймись, ты! Комиссар недорезанный. Не знаю я никакого совета, и года такого не было! – председателев баритон звенел раздражением.
– Было! Было!
– НЕ БЫ ЛО !!!
Об Илье опять забыли. Но свару перекрыл бас:
– Прозвание пусть сообщит. ТАМ, – многозначительная пауза, – разберутся.
Спорщики враз притихли
– Зовут как? – председатель придвинул к себе лист, умакнул перо в чернильницу. Все честь по чести.
– Донкович Илья Николаевич.
– Годов сколько?
– Сорок четыре
– Что можешь?
– В каком смысле?
– Какой работой владеешь?
– Врач.
– Лекарь, что ли?
– Можно и так.
– Имеешь ли при себе разные инструменты: ножи, пилы, щипцы, корпию? Имеешь ли травы, коренья, и иные лекарские ингредиенты?
На Илью уже некоторое время, против воли и всякого здравого смысла, накатывала истерическая веселость. Кое-как сдерживаясь, он выдавил:
– Имею авторучку, чтобы записать диагноз и назначения.
– Пиши, – прогудел бас, – лекарь из поздних. Ничего не умеет кроме как, слова писать.
Эпохальный, можно сказать, приговор. Или приговор эпохе? Как посмотреть.
– По истечении карантинного срока, предлагаю, направить проявленца санитаром в больничный барак, – визгнуло слева.
– Сколь раз повторять: не барак, а лекарня.
– У нас демократия! Каждый имеет право голоса и право, называть вещи своими именами.
