– Павел Андреевич, о вас пациентка эта новенькая все время спрашивает – Августина Бенц. Вы хотели осмотреть ее, не забыли?
– Нет, Валентина Семеновна, скоро буду. Как мальчик?
– Поспал, к маме рвется.
– Пока не пускайте. Займите чем-нибудь. В столе у меня пачка новых фломастеров, достаньте, пусть рисует, что ли…
То, что он так и не смог забыть Августину, выяснилось очень скоро. Так получилось, что пришлось перевестись на учебу в родной город. Он будто и не уезжал – об этом думал, когда стоял у подъезда, поджидая ее. Было сумрачно, фонарь тускло освещал небольшой кружок асфальта, рассеивая остатки лучей по верхушкам кустов и тротуару. Он даже не сразу ее узнал – Августина изменила прическу. Но чья рука обнимает ее плечо, понял мгновенно. «Я убью тебя, Дашевский», – решил он тогда, прячась за припаркованной машиной…
Павел натянул чистый халат и бросил взгляд в зеркало над умывальником. Да, по-прежнему не красавец, да и изменился совсем чуть. Но теперь он не школьник Пашка, а состоявшийся, успешный нейрохирург Павел Андреевич Леднев.
Калашин положил на стол листок с написанным на нем объяснением Куценко, швырнул поверх шариковую ручку, что вращал двумя пальцами, и от души выругался. Хитрый участковый указал, особо подчеркнув, что упаковка свертка была нарушена до него. И ничего, кроме заграничного паспорта убитого, в распотрошенном неизвестным лицом свертке не было. Игорь понимал, что пальчики на скотче будут только Куценко и трупа, из чего делается заключение, что труп, то есть тогда еще живой Дашевский Лев Маркович, тысяча девятьсот девяносто первого года рождения, упаковочку вскрыл сам. А Куценко из лучших побуждений, дабы помочь установлению личности, лишь аккуратно извлек паспорт. Ну выбросил пленку со скотчем в мусорное ведро, это же не преступление? Да, халатность…
Опрос соседей ничего существенного не дал, почти никого в это время суток не было дома. Квартир восемь, лишь только в двух на первом этаже – пенсионеры. Как назло активные, дома отсиживаются редко. Семидесятилетний полковник в отставке преподает в местной школе, а совсем уж пожилая дама, бывшая солистка оперного театра, почти целый день проводит в храме – и в хоре поет, и за детишками в воскресной школе присматривает. «Что б мне так жить в старости!» – подумал Калашин, с завистью слушая доклад своего молодого сотрудника.
Кодовый замок на единственной входной двери дома открыть мог каждый желающий, до того бледно выглядели цифры на некоторых его кнопках. Подняться по деревянной лестнице на второй этаж бесшумно и быстро можно без проблем. Ну, а толстые стены старого особняка хранили звуки внутри квартир, не давая шанса соседям их расслышать. По крайней мере парень-студент, живущий по соседству, не слышал ничего. То есть вообще никакого шума, шагов, разговоров и тем более стука падения тела.
Игорь посмотрел на часы – половина седьмого. «Можно и не к себе, а к Ольге», – подумал он, вспомнив свой пустой холодильник. Сестрица уже вернулась с работы, накормит горячим ужином и выдаст порцию городских новостей. Он всегда удивлялся, из каких таких источников она получает их, эти новости – в прессе они появлялись лишь на следующий день. Расспрашивать Ольгу было бесполезно. Загадочно улыбаясь, та обрушивала на него очередную информацию.
Но сев в машину, Калашин неожиданно вспомнил Августину Бенц. И обещание самому себе – навестить ту после службы. Это вдруг показалось более важным, чем сытный ужин у сестры.
