Мира послушно расстегнула ремни на руках, осторожно протянула наручи и принялась доставать вещи. В итоге на земле лежал узелок с запасными брюками и рубахой, которую нужно будет переодеть в ближайшее время, а также пучком терпко пахнущих трав; фляга для воды, маленький котелок, ложка, заготовленное вяленое мясо и сухари, завёрнутые в полотно; запасное метательное железо, гребень для волос, щетка для зубов, зубной порошок, плотно закрытый в глиняной баночке; рулончик с марлей, пара карандашей и альбом.
К этому моменту наёмник, видимо, закончил рассматривать наручи и вернул их Мире, не сказав ни слова. Затем перевёл взгляд на её пожитки и выдал короткое:
– Аскетичненько, – и потянулся к альбому. Мира даже забыла о непонятном слове: только хотела его остановить и даже успела вдохнуть, но осеклась и замолчала.
Судя по всему, он лучше знал, что делал.
Мужчина в это время раскрыл альбом и начал пристально его изучать.
– Это твои рисунки.
Что это было? Вопрос? Или что-то другое?
– Мои, – Мира зажмурилась от непонятного чувства. Кажется, того самого смущения.
Противное, однако: от него возникало жуткое желание наделать глупостей, например, отобрать альбом, закрыть его и спрятать куда подальше в своей сумке.
Теперь стало чуточку понятнее, почему было сказано «не смущаться».
Листы медленно шелестели.
В этом альбоме, который был для Миры дороже всего, что было в сумке, она рисовала растения, деревья, зверей и птиц, бабочек, стрекоз, красивых жуков, цветы и всё, что окружало её всё то время, пока она скиталась. Где-то были зарисовки деревушек, лица людей, которым она помогала или которые просто выглядели очень ярко и необычно.
Мира давно заметила, что альбом был непростой: внешне выглядел, как тоненькая стопка листов, но на самом деле количество рисунков давно перевалило за сотню-другую. Возможно. Мира их не считала.
– Хорошо рисуешь, – наконец-то произнёс мужчина, и Мира, открыв глаза, забрала протянутый ей альбом. В груди стало гораздо свободнее и спокойнее, – ладно, в следующем городе пополним провиант. Охота – это, конечно, хорошо, но овощи и крупы никто не отменял. Можешь задать последний вопрос, и на этом на сегодня закончим – завтра двинемся утром.
Один вопрос.
У неё сейчас вместо головы улей гудел из разных мыслей и догадок, и из всего этого нужно было выбрать что-то одно…
– Я могу сейчас немного порисовать? – Мира выпалила, зажмурившись.
В ответ – только бульканье за спиной.
– Можешь, – наконец-то она услышала голос наёмника, – завтра нам всё равно весь день в пути, так что если будешь сонная – это не слишком страшно. Если, конечно, освещения тебе достаточно.
– Достаточно! – Мира торопливо закивала, складывая вещи обратно в сумку, оставив лишь альбом с карандашом.
– Тогда доброй ночи, – с этими словами мужчина забрался в спальный мешок. Мира тоже легла, только на живот, чтобы было удобнее набросать несколько лиц и одну чешуйчатую мордашку.
Фридрих вышел чем-то средним между тучей и гусеницей.
А вот наёмник…
Мира вспомнила его имя. Рид.
Она не стала рисовать тени или прорисовывать волосы – побоялась слишком нашуметь карандашом. Немного подумав, возле лица Фридриха она ещё нарисовала хозяйку таверны и одноглазого громилу – их лица были небольшими, так что поместились на одной странице.
Рисунок с Ридом занял лист целиком.
У него были очень яркие глаза. Не только из-за цвета, которого она немогла передать… Взгляд. Казалось, он даже рисунком через бумагу прожигал насквозь.
