– Попробую исправиться.
Чисто ради эксперимента мне взбрело в голову козырнуть семейке вампиров – высокому блондину в европейском платье и его четверым разномастным детям. Он с готовностью обернулся и приветливо кивнул, сияя от простенького бриолина, словно празднично прилизанная причёска прожженного приказчика или полового. (Хм, а забавно складывать в предложение столько слов на одну букву…)
– Здорово дневали!
– Здравствуйте, здравствуйте, – слаженным хором вежливо откликнулось вампирское семейство, все кисло улыбнулись друг другу, и папочка первым отвесил чадам по родительскому подзатыльнику. – Вы идите себе, хорунжий, вас ждут, мы сами подерёмся, обещаем!
– Да я ж не настаиваю…
– Увы, дорогой друг, такие традиции без чьего-либо желания входят в моду и становятся привычкой. Дети, быстренько побейте друг друга, и марш в школу!
Молодёжь послушно оскалила клыки и принялась душить друг друга, причём девчонки отнюдь не уступали мальчикам. Клочья волос, обрывки одежды и лишние зубы так и полетели во все стороны, папа скромно гордился семейством, изредка пиная упавших…
Короче, к Катенькиному дворцу я дошёл мрачный, как гнев Господень. Ни разу никого не тронул, ни с кем не заговорил, никого не спровоцировал – но весь мой неблизкий путь был обильно отмечен неслабыми потасовками. Нечисть молилась, чтоб мою светлость понесло другой улицей, ибо несчастные жители того квартала, на который уже ступила моя нога в коротком казачьем сапоге, милости от судьбы не ждали, сами выходили во двор и начинали молча мутузить друг друга.
Спасения не было никому, скидки на пол и возраст не принимались, Оборотный город снова лихорадило – Иловайский пришёл, здрасте всем! «Покатился колобок, въехал мишке прямо в бок, стукнул зайку меж ушей, волку крепко дал взашей, а приветливой лисе выбил зубы сразу все»… Это прохоровское, но очень подходит по теме, так что к медным воротам я выкатился почти тем же колобком: потным, злым и без малейшего настроения. Хотя там меня ждали друзья.
– Здорово, Иловайский! – распахнул было объятия Шлёма, но Моня бдительно хлопнул его по шее. – Ты куда пасть раззявил, деревня? Али традицию новую законодательную прямо при свидетелях порушить решил?! Так меня на расчленёнку не подписывай, я в сторонке почешусь…
– Забыл, забыл, – виновато опомнился кудрявый добрый молодец (личина!), а на деле упырь с патриотическим сдвигом по всей фазе. – Погодь, хорунжий, исправим!
С этими словами он без промедления врезал Моне по сопатке так, что тот еле на ногах устоял. Но, выпрямившись и даже не вытирая побежавшую из носа каплю, тут же съездил другу Шлёме по уху.
Я сдвинул папаху на брови, глаза б мои этого не видели…
– Да что ж за традиция такая?! Ведь не было её!
– До твоего появления в Оборотном городе много чё не было, – запрокидывая голову, дабы унять кровь, подтвердил вежливый Моня. – А только вчера Хозяйка новый указ вывесила: «Илью Иловайского приветствовать так, как он сам того затребует! А кто не ту степень уважения проявит, дык и кирдык ему при всех ноутбуком в паховую область!» Народец у нас простой, кинулся за объяснениями, так Катенька твоя нас на материнской плате послала, а кто с первого разу не сообразил – полной версией Виндуз-97 прилюдно в такое место на жёстком диске Е сунуть пообещала, что ни героев, ни мазохистов не нашлось. Вот бабка Фрося и говорит: «Да чё ж нам пропадать во цвете лет? Уж небось как увидим хорунжего, так ему и слова не давать, а сразу меж собою драться! Ему оно небось тока в радость, и Хозяйке на сердце полегче…»
