В конце аллей, где пропадает тропка,
где старый ствол не первый год был пуст.
Одним цветком болезненно и робко,
опаздывая, цвел привитый куст.
Давно прошла пора любви и цвета,
но лишь за ней пришел его черед.
И он отцвел уже в начале лета
и завязался в слабый гадкий плод.
Как раз, где ствол сродни привитой ветке,
они питали в смешанную кровь
Всю красоту, чем обладали предки
и всю свою последнюю любовь.
Он рос в глуши, как в беспросветном чреве,
в объятьях тени листьев и ночей.
Последний плод один на старом древе,
укрыт от глаз и солнечных лучей.
И вот взращенный на любви и ласке,
невзрачный, гадкий как урод,
Как будто бы в счастливой сказке —
он перерос в прекрасный плод.
Но прелести его так непохожи
на красоту плодов с других стволов.
А с нежностью его прозрачной кожи —
не мог сравниться ни один покров.
Как рядом нет ни впадины, ни склона —
кругом одна сплошная полу-мгла.
И очень уж раскидистая крона,
его от ярких красок берегла.
Как янтарем, окрашенные соки,
вливали в мякоть солнечный налив.
Так мне не влить в мои простые строки,
как он неописуемо красив.
Но не тому послужит он посылом,
пусть далеко от древа не упасть.
И раскопав листву «суконным» рылом,
могли, не расценив, забросить в пасть.
И слишком поздно я сюда вернулся,
уже пришли ночные холода.
И кожи, что я как-то раз коснулся,
моим глазам не видеть никогда.
Вот так брожу в несбыточной надежде,
сорвать в глуши пустеющих садов,
таким же свежим и нетронутым, как прежде,
среди прогнивших и надкусанных плодов.
Рамис Зиганшин
