Антон принялся ходить по забитому несчастными людьми зданию аэровокзала, вглядываясь в лица и пытаясь найти одно знакомое и два совсем незнакомых, которые он почти и не помнил. Поиски были долгими, утомительными и тщетными.
В конце концов, Антон устал и уселся на свой чемодан прямо на полу среди таких же, как и он, оглушённых и раздавленных пережитым людей.
И вдруг среди этой толпы услышал радостный и оглушительный вопль:
– Антоха!
Он узнал бы этот родной, знакомый с детства, любимый голос из тысячи.
Сквозь проход к нему пробирался заросший и обгорелый, всклокоченный и потрёпанный, но одновременно светящийся счастьем от встречи, знакомый с пелёнок Сашка.
Они бросились друг другу в объятия.
– Живой! – не стесняясь, орал во всё горло Саша.
– Живой! Нашёлся! – синхронно кричал Антон.
Пассажиры, свидетели этой сцены, ни слова не понимавшие по-русски, по-настоящему рыдали вместе с друзьями.
– А где Оля и Кариной? – как о самом важном в жизни, спрашивал Антон.
– Улетели они ещё до цунами. У них тур закончился.
– А ты где был?
– Да я девчонок проводил и укатил на экскурсию в глубь страны. А потом, когда всё случилось, вернулся в город и тебя всё время искал. Мне сказали, что в аэропорту можно какие-нибудь сведения получить.
Антон вспомнил, как Саша в детстве всегда переводил его через дорогу, крепко держа за руку, и опять, не стесняясь, заплакал.
– Прости меня, – размазал слезу по щеке и Саша.
– И ты меня, – ответил Антон.
– Ты где был-то всё это время? Исчез, телефон молчал.
– Где? – Антон задумался, грустно улыбнулся и сказал. – На рыбалке. А телефон утонул.
Через двенадцать часов они были в заснеженном Домодедове.
Волею судеб Маша оказалась в районе НИИ, где она благополучно трудилась лет пятнадцать назад.
Как на грех, злополучная воля судеб забросила её сюда как раз в обеденное время, когда Маша, изрядно помотавшись по делам, основательно проголодалась.
С мыслью, что прежде чем вернуться в родной офис, надо бы подкрепиться, она шла по улице, вспоминая, что вот здесь на углу было очень приличное кафе, куда она, помнится, частенько забегала в обед. Теперь там был обувной магазин. Вон там была пирожковая, где всегда можно было купить свежие булочки. Но там тоже разместился магазин, свободный от покупателей и помпезный в неприступности заоблачных цен.
Ничего не оставалось делать, как попытаться зайти в располагавшуюся за углом министерскую, но, однако же, общедоступную столовую. Она, как и министерство, была всё там же, и всё та же тяжёлая пружина требовала затраты неимоверных усилий для того, чтобы открыть массивную дверь с огромной, напоминающей руль, ручкой.
Всё то же мраморное фойе, зеркала, лестница в полуподвал, просторный зал и очередь офисного планктона к кассе.
Маша постояла возле белой доски, на которой было выписано меню, решила, что же она будет есть, и пристроилась в хвост не большой, но и не малой очереди.
– Какие люди! – вдруг раздалось у неё за спиной.
Маша оглянулась и увидела коллегу по институту, женщину уже постбальзаковского возраста, веселушку и хохотушку, с которой они когда-то очень здорово ладили.
– А я смотрю, кто же это, – продолжала бывшая сотрудница, – какими судьбами?
– Да вот, проголодалась, – сказала Маша, обрадованная встрече с некогда приятным человеком.
Она действительно была очень рада увидеть …, но радость её омрачалась тем, что она никак не могла вспомнить имени коллеги.
