– Вот, кстати, ты у нас любитель поэзии, ну и скажи мне, чьё это:
Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
В порыве счастия полу открывши рот,
Но кошка, мрачному поддавшись пессимизму,
Истошным голосом взволнованно орёт!
Саша Чёрный, – совершенно неожиданно для себя констатировала Лиза, и тут же смутилась, боясь показаться нескромной. Но красивая высокая зеленоглазая брюнетка, быстро закончив разговор, сама подошла к ней:
– Привет, – сказала она, – Меня зовут Анна-Мари. Я биохимик – фармаколог. А ты, наверно, учишься на факультете славистики?
– Нет, я на медицинском. Извини, я не подслушивала, просто я эти стихи с детства люблю. Вот и не удержалась. – покраснела Лиза.
– Наоборот, отлично вышло, – продолжала брюнетка. – Я рассудила, Сашу Чёрного мало кто знает. Разве что литературоведы. А мы с тобой и тут сродни. Выучишься, и я для тебя таблетки изобрету. Она говорила по-русски совершенно свободно и почти без ошибок, однако, с заметным акцентом.
С тех пор прошло года полтора. Анна-Мари постепенно и уверенно завоёвывала в жизни Лизы место старшей сестры. Ведь бывает такое место, да? И ещё бывает младшая сестра, братья, мама. У Лизы, кроме папы, не было никого. Не с кем было сравнить.
– Скорей, скорей! Дождь начинается, – приветствовала Лизу знакомая официантка. – Твоя подруга уже тут.
– Машка, здравствуй. До чего же я рада тебя видеть! – Лиза влетела в кафе, плюхнулась на стул, встряхнулась как котёнок и попыталась отдышаться.
– Лизочек, ты почему такая встрёпанная? И что-то ты не очень радостная – собеседница посмотрела на бледное серьёзное личико Лизы. – Ты не промокла? Я нам заказала по бокалу бордо. Скажи, ты есть хочешь? Здесь супчик такой потрясающий готовят: протёртый тыквенный азиатский острый с креветками. Или тебе лучше «Kaffee und Kuchen»?4 Я приглашаю.
–Ты у меня, известное дело, акула капитализма. Ох, нет, это из моего коммунистического детства. Наши немецкие политики говорят: «капиталистическая саранча», – пожала плечами Лиза. Её глаза, несмотря на шутливые слова, оставались печальными, она явно думала о другом.
– Лизка, я тебя убью. Мы с тобой, как получившие естественно-научное образование, такие вещи ляпать не можем. Я, конечно, не систематик. Но знаешь, хордовых с прямокрылыми перепутать? Акулу и саранчу? Легче акулу со львом! – Анна-Мари явно старалась растормошить подругу, чтобы отвлечь от невесёлых мыслей.
Однако Лиза вяло улыбнулась, и только. Тогда Анна-Мари сделала ещё одну попытку:
– Вот кстати, о львах5. Ты посмотри, какой у нас в Мюнхене за последнее время львятник развёлся. Я пока ехала, пока парковалась, всё время на этих львов смотрела. А от подземного гаража до кафе стала считать.
– От угла «BriennerstraBe»? От самого салона «Mercedes»? – наконец включилась Лиза.
– Ну да. Здесь идти-то две минуты. Так вот, пять львов: весь красный, весь золотой, зелёный снизу со светлой спинкой. Спинищей! Лев всё-таки.
– Ну хорошо. Потом «шахматный лев» в шашечку.
– Который на задних лапах сидит? С ящиком рядом?
– Точно. И ещё весь цветной. А-ля «Hundertwasser». Анна-Мари с удовольствием заметила, что подруга понемногу приходит в себя.
– А я вообще смотрю, много нового в городе появилось. Пледы в кафе, чтобы сидеть на улице, когда прохладно. Свечка перед тобой горит, сама в плед укутаешься. Уютно! Экипажи и велорикши. Ну и эти скульптуры львов, конечно. Мы с папой…
