Коллекция королевы - страница 49

Глава 17

– Екатерина Александровна, а Екатерина Александровна? – окликнула Катю немолодая акушерка, когда она, придя с «пятиминутки» спешно рассовывала по карманам обычные мелочи. – К Вам тут один настырный такой! Уж я ему говорила, чтобы попозже. А он талдычет: знаю, что обход, знаю, что времени нет. Мне бы, говорит, представиться только, а потом, говорит, и подожду сколько надо, и тут пока в холле посижу.

– Если хамит, гоните в шею, Марь Афанасьевна, – пробурчала занятая своими мыслями Катя. – У меня неправильное положение плода, эндомитриоз, очередная четырнадцатилетняя мамаша.

– Да нет, так он вежливый, но.

– Но что? – Катя первый раз внимательно посмотрела на пожилую женщину. Верно, молодой отец из этих новых. Что-нибудь, ясно, сунул уже, вот она и мнётся. Зарплаты грошовые, что удивляться. Ох, да всегда так было и будет. Только со мной этот номер не выйдет, и я.

– Катерина Александровна, он передать просил. – Акушерка опять заколебалась, и Катя, тихо свирепея, резко спросила:

– Ну?

– Вы, говорит, доктору Сарьян только скажите: «Котик, это Барсик» – и всё. – Несчастным голосом пролепетала Мария Афанасьевна, с ужасом ожидая расплаты от строгой завотделением.

– Ирбис, батюшки, Ирбис! – вместо этого засияла Катя, и, не глядя на ошеломлённую Афанасьевну, вылетела за дверь. Она бросилась ему на шею, сразу и не колеблясь узнав в седом модном господине с молодым загорелым лицом школьного друга Кирку, выскочившего как чёрт из табакерки в самый нужный момент из своей заграницы.

Когда через несколько часов они встретились у метро, была уже половина шестого.

– Нет ты мне скажи, как же ты это вспомнил? – тараторила Катя, уцепившись обеими руками за рукав Кирилла и счастливо улыбаясь.

Сейчас трудно было бы, пожалуй, узнать в этой, порозовевшей от радости оживлённой стрекотухе строгую «патологиню», «шефу» в белом или зелёном халате, шествующую по коридорам больницы в сопровождении ординаторов и студентов.

– Ты бы хоть позвонил сначала, у меня дома хоть шаром покати, я же с дежурства. Надо ведь нам спокойно потрепаться, так куда бы. Ну ничего, сообразим. Да, а Афанасьевна-то моя, акушерка! Котик и Барсик. Это ко мне-то! Умереть и не встать! Скажи, ты меня сразу узнал? А то у меня тут Валька Попова была. Я открываю дверь, а она: доктор Сарьян, говорит, здесь живёт?

– Объясняю по пунктам. Не спеши. Я тебе уже двадцать лет твержу, – начал Кирилл.

– «Свадьба в Малиновке». В ней мой папа когда-то одну партию пел. Но мы с тобой и «Свадьбу в Малиновке» переплюнули. Двадцать пять.

– Не перебивай старших. Я тебя на целый год, между прочим, опередил. Так или нет? И что это твоя акушерка Котику удивилась? Вас, Катек, отродясь этими Котиками звали.

– Ну, не колхозники же из Загорья. Кстати, а про то, что ты Барсик? Кто ещё это знает?

– Да никто, Кать, конечно. Стеклярус – это давно. Снежный барс Ирбис – после Кавказа. Барсик – наше с тобой. Я тогда ведь к тебе во время сессии один притопал. На окно посмотрел от Проточки, лампу твою зелёную увидел и рискнул, хоть уж часов двенадцать было. Помню, звонить не стал. Постучал просто в стенку. И надо же было маме твоей услышать!

– Ох, не могу, – подхватила Катя, – я сидела латынь учила. Входит мама и говорит: «Зубришь, доченька? Ах ты, бедняжка. Ой, кто-то стучит, я посмотрю».

А потом тётя Лера меня впустила, сама вперёд прошла и эдак громко: «Котик, это Барсик!» – пропели они одновременно и залились хохотом. Они не теряли друг друга из вида – Кирилл и Катя. Перезванивались иногда, поначалу встречались, когда он приезжал. Но прошлого оба старались не касаться, старых больных мест не задевать.