Она доверяла картам. Доверяла себе.
– Знаю, – тихо сказал Джастин. – Но он уехал так давно… Я думал, что, возможно, на этот раз он исчезнет из нашей жизни навсегда.
Мэй помнила последний день отца в этом городе. Все началось с ссоры, как обычно, но в тот раз, когда Августа приказала ему выметаться, он прислушался.
«Я скоро вернусь», – сказал отец Мэй, целуя ее в светлую макушку. Она вцепилась в его талию, уткнулась головой в мягкую кожаную куртку и взвыла, как банши, когда Августа оттащила ее. Это был последний раз, когда она плакала на людях.
«Забери меня с собой», – молила она отца, и за это Августа ее никогда не простит.
Прошло уже семь лет – более чем достаточно времени, – но Мэй по-прежнему лелеяла надежду на его возвращение.
Птицы перестали издавать свои трели, в лесу раздавался только треск кустов под их ногами.
– Он обещал вернуться, – сказала Мэй Джастину.
Тот пожал своими широкими плечами, подсвечиваемыми сзади луной. Даже в темноте Мэй смогла разобрать его хмурую физиономию.
– Ага, вот только он нарушил все остальные свои обещания. С чего бы нам полагать, что он говорил правду в тот раз?
Слова вылетели прежде, чем она успела их проглотить:
– Тебе ли рассуждать о вранье.
Джастин насупился.
– Кто бы говорил, Мэй. Не думай, что я забыл, как ты выдала нас маме.
– Никого я не выдавала. Я беспокоилась о тебе и уже извинилась за то, что перегнула палку.
Она наговорила Джастину ужасных вещей и стыдилась этого. Но Мэй устала плестись за ним, пока он впутывал людей в опасные ситуации, и боялась, что его тяга к геройству закончится только трагедией. Айзек был слишком небезразличен к Джастину, чтобы сказать ему правду в лицо, а Августа слишком потакала сыну, чтобы увидеть эту правду. Мэй единственная, кто призвал Джастина к ответственности за его решения… но в конечном итоге это не имело значения.
Джастин стал героем, который помог спасти город, а боярышник Мэй стал камнем. Это несправедливо.
– Да, ты говорила, что тебе жаль, – продолжил Джастин. – Но мама годами лишала людей воспоминаний, и тебе всегда было наплевать.
– Неправда, – прошептала Мэй. – Меня заботит это больше, чем ты можешь себе представить.
Достаточно, чтобы вернуть память Вайолет. Но Мэй не могла вести себя как Джастин, не могла бесцеремонно пренебрегать правилами матери и ждать, что та примет ее с распростертыми объятиями. Джастину никогда не понять, как тяжело ей приходилось работать, чтобы к ней относились хотя бы вполовину так же хорошо, как к нему в неудачный день. Именно поэтому она не рассказала ему о Вайолет.
Его это попросту не впечатлит. Он не поймет, каким серьезным решением было для нее пойти против воли Августы.
Джастин закашлялся, скривился и, повернув к ней голову, отпрянул от ее нарастающей ярости.
– Черт возьми! Ты чувствуешь этот запах?
Мэй глубоко вдохнула. Она прекрасно знала, чем пах лес Четверки Дорог, – землей и дубами. В это время года в воздухе также нередко чувствовался слабый запах умирающих листьев.
Но Мэй учуяла волну гнили и, нахмурившись, прикрыла рот. Листья так не пахли. Возможно, где-то разлагался труп животного… но нет. Это нечто другое. Запах казался чуть ли не осязаемым, словно он заражал сам воздух вокруг нее.
– Да, – ответила Мэй, доставая фонарик из кармана, чтобы посветить в гущу кустов впереди.
И снова заметила, какая вокруг царит тишина, но в этот раз у нее возникло дурное предчувствие. Ей стоило бы давно обратить внимание на эту странность, но она была слишком увлечена спором с Джастином.
