Для него сейчас важно было понять другое: почему штаб с первого же сеанса потребовал от него подтверждения этих контактов? Проверяют, будучи уверенными, что Иванюк не сообщил ему, Беркуту, о передаче этих сведений? Значит, не доверяют? Засомневались? Или, может быть, наоборот, хотели бы, чтобы он поддался на вербовку?
Но какие бы планы ни строили в Москве относительно Штубера, там явно запоздали. Увы, встречи, которая состоялась у него с бароном на каком-то лесном переезде в Польше, уже не повторить. А ведь лучшего, более естественного способа подставить себя Штуберу, а значит, и самому Скорцени, придумать просто невозможно.
– Что, не очень приятный выдался запрос? – понимающе спросил Колодный. Он стоял у входа в кошару и слышал все переговоры с радистом Украинского штаба партизанского движения.
– Слишком сложный.
– Их тоже можно понять. Не так уж и много наберется у них людей, которые бы так долго и успешно держались во вражеском тылу, как вы. И что это за «офицер СС-41»?
– Очевидно, у них возникли какие-то виды на одного местного эсэсовца, барона фон Штубера. Появилась интересная идея.
– Хотят, чтобы вы, в свою очередь, попробовали завербовать его? – спросил младший лейтенант, отходя вслед за Беркутом чуть в сторонку. – А что, война затянулась, о победе гитлеровцам мечтать не приходится, так что, может быть, ваш барон и клюнет.
– Просто они решили, что мы со Штубером коротаем длинные осенние вечера за чашкой чая, – сдержанно улыбнулся Беркут, не желая выстраивать перед Колодным никаких предварительных версий. – И что я в любое время дня и ночи могу сообщать им даже о насморке его тещи.
– Так честно и ответьте им, – развел руками Колодный. – Дескать, не в моих возможностях. Напасть на какой-нибудь полицейский участок или состав под откос пустить – это всегда пожалуйста.
– Вряд ли решусь отвечать таким образом. Отмахнуться проще простого, а на фронте, особенно в разведке, так не принято.
– Пусть лучше пришлют сюда кого-нибудь из профессиональных разведчиков, – продолжал давать советы младший лейтенант, – из тех, что обучены для работы в дальних тылах и в самих войсках противника. А мы с вами что? Мы – всего лишь армейская пехота. Наше дело вспахивать оборону противника, как пахарь – застоявшуюся ниву.
– Хорошо сказано, младший лейтенант: «…оборону противника, как пахарь – застоявшуюся ниву». Образно. Вот только требовать от нас, пока мы здесь, будут за все рода войск, вместе взятые.
– Товарищ капитан, фрица взяли! – вдруг послышался крик Копаня, взобравшегося на дерево, чтобы снять запутавшуюся в ветвях антенну. – Гаёнок ведет.
– Не может быть! – резко отреагировал Беркут. – Откуда здесь взяться фрицу?
– Точно, ведет! Кажись, раненого! Прихрамывает!
«Неужели Мазовецкий?!» – поспешил Анд-рей к скале, у которой тропа выводила на вершину плато.
Да, это был он. Чуть прихрамывающий, с покорно поднятыми вверх руками, в мешковатой форме рядового немецкой армии, он и впрямь был похож на самого заурядного обозника из тыловой службы вермахта.
«Какое счастье, что Гаёнок почему-то решил взять его в плен, а не пристрелить на месте! А ведь мог бы. Какой толк от такого “языка”»?
– Сам сдался, – извиняющимся тоном сообщил Гаёнок, для пущей важности подталкивая Мазовецкого автоматом. – Говорит по-русски, только странно, вроде как по-нашему, по-кубански…
Приземистый, худощавый, Гаёнок ходил как-то по-особому, раскорячивая ноги, распрямляя грудь и оттопыривая локти – изо всех сил стараясь казаться крупнее, солиднее и даже значительнее, что ли… Родом он действительно был из Кубани, из казаков, службу начинал в кавалерии, и до сих пор на голове его, вместо пилотки, как у всех остальных, красовалась кубанка.
