– Патрик, how are you? – Все, что помнила по-английски (итальянский давался лучше), из личного общения, хотя могла и добавить: «I am fine. Thank you», но это уже лишнее, на что-то претендующее, похожее на беспомощную попытку доказать, что она о нем не думает и не вспоминает. А тут и доказывать нечего, поскольку она – без всяких попыток – не думает и не вспоминает.
– Спасибо за вопрос. Я вполне удовлетворен обстоятельствами своей жизни. – Какой чудовищный русский. Патрик явно по этой части сдает. Вот что значит – лишиться ее опеки и надзора.
– Я рада это засвидетельствовать. – Эдак и сама русский забудешь, с таким-то ученичком.
– Ну, а ты как? Как твой рыцарь, против которого я применил летальное оружие?
Ах ты, сволочинушка! Свой баллончик вспомнил. И еще пригрозил: мол, применил и еще раз могу применить, если понадобится.
– Рыцарь отлежался, отчихался и теперь в порядке.
– У нас бы после такой дозировки никакие врачи не спасли бы.
– Шутишь.
– Ну, немного шучу…
– Не очень удачно.
– Извини. А в прошлом он был инструктором? – Кажется, Патрик намеренно оговорился, чтобы у нее был повод его исправить.
И она исправила:
– Конструктором.
Он сразу за это ухватился (невинное любопытство):
– И что же он изобретал?
– Электрические утюги.
Он прикрыл ладонью рот, сдерживая вежливый смешок.
– Оценил, оценил твой юмор. Шутница. Может, в кафе посидим? Угощаю.
– Ты, наверное, и столик заказал.
– Крайний в дальнем углу.
– Неспроста. Хочешь что-то выведать? Получить информацию? За информацию надо платить.
– Назови сумму, и в какой швейцарский банк тебе перечислить. До конца жизни хватит.
– А если без шуток?
Отняв ладонь ото рта, он внимательно разглядывал ухоженные ногти.
– Хочу узнать по старой дружбе, чем он сейчас занимается. Зачем книги по дворам собирает?
– Разведка обеспокоена? Передай, что разрабатывает новое секретное оружие.
– Точка-тире-тире-точка. Передал.
– Тогда можно и в кафе.
Они заняли те же места, где Жанна обычно сидела с Лаурой. Может, поэтому он спросил:
– Как твоя подруга? Жениха нашла?
– Она и не искала. Ей хватает Петрарки.
– О, Петрарка! Я тоже любил Италию. Я столько по ней путешествовал. Видел в оригинале всего Микеланджело. Восхищался, слезы лил от восторга. Но теперь мне, признаться, грустно и за Италию, и за всю Европу.
– Это почему же?
– Вырождается. Выживает из ума старуха. Впадает в маразм. Что он об этом говорит? Часом, не собирается ли ее спасать? Боюсь, безнадежное дело. Европе нужен хаос, и спасти ее может только большая война. Как он считает?
– Ему бы нас самих спасти.
– А надо ли?
– А кого ж тогда?
Он горячо зашептал:
– Слушай, передай ему. Переселяйтесь к нам. Наше правительство его ценит. Хватит вам мыкаться по дворам. У вас будет все. Деньги, положение, условия для работы. Все, что хотите.
– А то, чего не хотим, тоже будет? – Жанна не позволила ему долго думать над ответом и улыбнулась, словно ни в каком ответе не нуждалась.
– Не понимаю.
– А ты поразмысли. Может, поймешь, – сказала она так, словно не нуждалась и в нем самом со всеми его посулами.
Глава четырнадцатая
За чаем
Жанна как вошла, так на нее сразу и повеяло: гость. У Полиньки Сакс в комнате гость, которого та (не просто так!) – принимает. Иначе бы не улыбалась Жанне такой беглой, отсутствующей, половинчатой улыбкой, словно другая половина была предназначена тому, кто находился там, за стеной, в комнате, и по всей вероятности пил чай (запах чая разливался по всей квартире). Значит, сейчас и Жанну представят гостю и посадят рядом с ним за стол. Или напротив, чтобы лучше видеть друг друга и обмениваться знаками внимания. Интересно, кто это? Сосед? Для соседа слишком много церемоний. Новый знакомый с бульвара? Да, скорее всего. На скамейке бульвара чаще всего знакомятся. «Разрешите присесть? Я вам не помешаю?» – «Сделайте одолжение». Что ж, Жанне тоже надо будет улыбнуться и суметь продержаться с этой улыбкой как можно дольше, лишь бы лицо не затекло (ох, не любит она гостей). При этом похвалить чай и постараться поддержать застольный разговор. Разговор обо всем сразу и при этом – ни о чем. Такие разговоры быстро увядают и никнут, поэтому надо ставить подпорки: погода, театр, книги. Нет, о книгах она теперь говорить не будет. Ни с кем. Молчок. А про все остальное – можно. Жанна приготовилась ко всему, и вдруг уже перед самым порогом комнаты (Полинька Сакс ее называла гостиной) на нее снова повеяло: принц!
