Белые кресты заметались, засуетились, и немного грустное, застывшее спокойствие дневного неба над морем омрачилось появлением чёрных вороновых крестов, тень которых тяжело скользила по сероватым прибрежным камням.
Вера отпрянула и отвернулась от новичка: хотя весь его понурый образ говорил о мучениях, ей не захотелось подходить к нему, когда она рассмотрела в его глазах эти тёмные, как будто злые, точки.
Они её насторожили – хотя новичок ничего не сказал ей и не выкинул никакой грубости.
А когда он после очередной стычки с кукольным братством одноклассников заметил, что одна Вера его не трогает, он стал очень осторожно, неуверенно пытаться стать к ней ближе.
В тот день, когда куклы-одноклассники окружили его – это было на уроке физкультуры, в полутёмном, замусоренном, обшарпанном коридорчике возле спортзала, Вера опять захотела вступиться за него, схватить за руку и увести подальше от злорадного, ошалелого хохота, бранных вскриков и – их запаха.
Вера всегда улавливала этот гадкий запах, когда куклы собирались вместе – от них веяло, как от столовки, немытыми тряпками, тухлой рыбой и ещё почему-то – жжёной резиной, смрад которой Вера запомнила с раннего детства.
Она и бабушка ехали куда-то в трамвае, который был весь пропитан этим ядовитым, резким, карябающим горло смрадом.
Вера, пока не спросила у бабушки, ещё не знала, что это за смрад, но – ей казалось, что он тёмно-коричневого цвета, и её от него тошнило.
Когда куклы-одноклассники собирались вместе, она, чуя их смрад, всякий раз вспоминала о той тошноте в трамвае, и они ей виделись ещё более отвратительными и – коричневатыми.
Когда в тусклом, маленьком коридорчике около спортзала стало тесно, и кукольные фигуры одноклассников загнали в угол фарфорово-хрупкого, бледного новичка с серебристо-ясными глазами, Вера рассматривала его лицо.
Сначала оно было, как и всегда, жалобно-мучительным, робким и даже кротким – но неожиданно по нему промелькнула та самая, уже знакомая Вере злобная тень, и кристальные глаза на долю мгновения словно поблёкли.
Новичок, что-то прошипев низким, суховатым голосом в ответ обидчикам, с силой толкнул в грудь одного из них.
Вера вздрогнула – она впервые услышала этот голос, – как ей подумалось, это и есть отзвук того, что мутными, тёмными точками иногда зло мелькает в его кристально-чистом, светлом взгляде.
А так его обычный голос – приглушённый дискант, звучал мягко, чуть растянуто, с робкими переливами, и Вере нравилось слушать, как он отвечает на уроках или расспрашивает о чём-нибудь учителей.
А теперь, услышав вместо его привычного голоса странное шипение, словно его кто-то душил, Вера помедлила и – не подошла к нему.
Между тем его глаза опять посветлели, он часто заморгал, и лицо его выражало только страдальческую обречённость, смешанную со страхом.
Он вжался в угол, понимая, что сейчас на него набросятся, и растерянно вглядывался в издевательские, насмешливые и тупые физиономии.
Увидев Веру за их спинами, он, как на линейке первого сентября, неуверенно посмотрел ей в глаза, словно бы спрашивая: «А ты разве – не с ними?»
«Нет», – без слов ответила Вера, задержав дыхание – в ней всё ёжилось и обомлевало от этого кристально-голубого, светлого взгляда.
Несколько мгновений Вера и новичок смотрели друг другу в глаза. Но Вера не выдержала и – перевела взгляд на пол.
В тот день Василиса Алексеевна, узнав о случившемся на уроке физкультуры, в своей волшебной лаборатории русского языка и литературы пыталась донести до кукол то, что донести было невозможно.
