– Так как же я должна обращаться к вам, сеньор Хосе Рауль Эстебан Корвальо, директор департамента, на ты или на вы? – повторила свой вопрос Кармен голосом, в котором чувствовался такой неприятный, такой пронизывающий холодок. Он всегда был ей неприятен, этот человек. Со своими ужимками, со своими многословными заверениями в любви. Что он знает о ней? А она сама? Зачем согласилась на эти опостылевшие отношения? Может быть, для того, чтобы, лежа под ним, закусывать от презрения к нему и к себе губы? Или для того, чтобы терпеть его похотливые ласки и с омерзением ощущать его липкие щупающие пальцы и видеть оплывшее, без мускулов, тело с отвислым животом? Да, правда, он обеспечил ей место в этом оазисе материального благополучия и даже снял небольшую квартиру для личных потаенных встреч. Ну и что? Это в уже в прошлом. Приелось. Что с того, что он помог ей в сложный момент жизни, когда она разводилась с мужем? Ну так и она платила ему сторицей за все «благодеяния»: своим молодым телом, своими поцелуями, вливая в него своим дыханием новые жизненные силы. Разве не так? Так пусть он лучше остережется и не оговорится, не сделает ничего такого, чтобы могло окончательно отвратить ее от него. Пусть уж лучше промолчит и тогда, может быть, все останется на своих местах. Ему ли равняться с Антонио Бекетовым?
В кабинете повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь негромким шуршанием кондиционера. Несколько раз звякнул и быстро затих служебный телефон, стоявший на приставном столике.
– Извини меня, Кармен. Я не хотел сказать ничего дурного. Я вообще не то говорю, когда нахожусь рядом с тобой, – почти прошептал дон Эстебан, чувствуя нарастающую слабость в ногах. Уж лучше опуститься на колени перед этой неприступной мадонной и вымолить себе прощение. Он обхватил руками бедра Кармен и вжал свое лицо в синее платье ниже ее живота. – Конечно, ты, только ты, всегда ты. И зови меня Хосе, как прежде звала. Если бы ты знала, как я люблю тебя. Без тебя мне жизни нет. Я весь твой до конца. Ты прости, прости меня. Пойми, как мне сложно, как я связан ужасными обязательствами. Не оставляй меня. Ты у меня единственная в жизни отрада.
Он продолжал и продолжал что-то путано бормотать о своей любви, о том, что его никто не понимает, что, по существу, он очень одинок и несчастен, и если бы не она, то… Говорил, всхлипывал и опять принимался говорить все так же сбивчиво и невнятно, стоя на коленях и все крепче прижимаясь к ее ногам, будто опасался, что она сейчас вырвется из его рук, вспорхнет и улетит от него навсегда.
Кармен стояла и не пыталась его оттолкнуть. Пусть выговорится этот безвольный слабый человек. Она слышала егое горячечные признания, но они не трогали ее. Ни сейчас, никогда. Но он ей нужен, еще нужен. Ей ли судить его, коль у самой душа неспокойна. Как бы она была счастлива, если бы на безымянном пальце засверкало обручальное кольцо, как она ждала, что его наконец наденет ее Тони. Ведь только с ним она почувствовала себя настоящей женщиной, прикрытой надежной мужской дланью. Если бы она смогла обуздать его неукротимую натуру, то не было бы на земле более счастливой женщины, чем она. Об этом готова молить небеса каждый день.
В конце концов, Кармен не была жестокосердной женщиной и потому просто положила ладонь на склоненную голову Хосе Эстебана, как это делает любая всепрощающая мать, стараясь успокоить свое расстроенное потерей любимой игрушки дитя.
