Колыбель твоих оков - страница 16

– Что случилось? – спрашиваю я до того, как успеваю себя остановить от вмешательства в то, что меня не касается, и в то, чего я, вероятно, не хочу знать.

Пока одна из девушек рыдает, вторая, мягко поглаживая ее по спине, объясняет ситуацию:

– Мария сделала ошибку в дизайне праймеров11. И профессор Лорэн очень разозлился.

– Он сказал мне, что я ничтожество, и что я никогда ничего не добьюсь, раз даже в таких элементарных вещах делаю ошибки, – всхлипывает Мария, пока подруга прижимает ее к своему белому халату.

– И часто такое бывает? – спрашиваю я в ужасе.

Не знаю, чего именно я ожидала. Но после вчерашнего заботливого отношения ко мне и его помощи Лорэн произвел на меня совсем другое впечатление. Да, я заметила, что он склонен к вспышкам гнева, но то, как он повел себя с девушкой, совсем недопустимо. И даже я это понимаю.

– Это бывает достаточно часто, он это делает, чтобы оградить нас от совершения таких ошибок, – говорит вторая аспирантка, имя которой я пока не знаю. – Ему лучше не попадаться под горячую руку. Он очень быстро избавляется от людей, говорит, что бездарностям здесь не место.

Как только девушка это произносит, Мария начинает всхлипывать еще громче.

– Почему вы никому не пожалуетесь? – спрашиваю я и замолкаю, понимая, что меня никто за язык не тянул.

Обе девушки смотрят на меня круглыми от ужаса глазами.

– Кому? – спрашивает вторая аспирантка.

– Я не хочу потерять это место, – произносит уже успокаивающаяся Мария. – Только здесь, еще будучи аспирантом, можно попасть автором в «Нэйчер».

Как по мне, так это слабый аргумент для оправдания унижения, которое испытала девушка. Но кто я такая, чтобы ее разубеждать? Люди учатся только на своих ошибках. И все же я не забываю поблагодарить Бога за то, что мне предстоит работать в основном с добряком Рустерхольцем, а не с Эммануэлем Лорэном.

Наконец каждый возвращается к своей работе, и я тоже могу заняться выделением образцов ДНК.

В середине дня в лабораторию заходит Изабелла, чтобы сообщить мне, что закрыла наш офис и уходит на обед.

– Пойду возьму себе большой гамбургер. Все-таки американская кухня – самая лучшая в мире.

Мария, которая уже совсем успокоилась и старательно исправляет свои ошибки, поворачивается к ней с удивленным лицом:

– Американская кухня? Так в американской кухне нет ничего вкусного, это же только бутерброды и жареная картошка, – она смотрит на свою подругу, тоже латиноамериканку, ища поддержки.

– Да, мы специально понизили нашу кухню до ваших стандартов, чтобы она вам больше подходила, – парирует Изабелла не моргнув глазом и уходит наслаждаться самой изысканной кухней в мире.

По выражению лиц всех находящихся в лаборатории я понимаю, что Изабеллу здесь не любят и считают занозой в заднице.

Остаток дня проходит более спокойно. Я доделываю работу в лаборатории и отвечаю на парочку имейлов от соавторов моей недавно вышедшей публикации. Несколько раз в коридоре я замечаю Эммануэля, и я очень рада тому, что он меня либо не видит, либо делает вид, что не видит. Его настроение все еще напоминает грозовую тучу, с которой, как и с любой стихией, не стоит вступать в спор.

Домой я добираюсь до темна и даже успеваю зайти в маркет, расположенный рядом с метро. Я люблю готовить, делаю это хорошо, и если я когда-нибудь оставлю науку, то всегда смогу устроиться работать в ресторан. По крайней мере, я себя этим успокаиваю. Я готовлю себе ризотто с грибами и смотрю очередную серию «Одни из нас». Вымыв посуду, я понимаю, насколько выматывающими были для меня первые дни работы. Я решаю пойти в душ, а потом сразу спать, не позвонив Бетан, да простит меня ее Светлость.