Колыбельная белых пираний - страница 12



Только к вечеру, когда неожиданно пошел крупный снег и они случайно забрели к магазину «Детские товары», Тоня вдруг остановилась и сказала:

– А что, может, просто оставить все как есть?

В ярко освещенной витрине кружились белые рыбки под тихую серебристо звенящую мелодию. Музыкальный мобиль для колыбели. Тогда они были еще не пираньями, а просто белыми пластмассовыми рыбками. Безымянными и незлыми. Просто равнодушными.

– Как это – оставить? – спросила Вера, неотрывно глядя на рыбок и стирая с лица холодные, словно мыльные, хлопья.

– Да вот так. Я уеду в Москву, найду там Ванечку. И мы купим вот такую колыбель с подвеской. А мама ни о чем не узнает.

Голос ее казался твердым, но каким-то несвежим. Будто просроченный пряник.

– А если ты не найдешь там Ванечку?

Тоня ничего не ответила. Еще несколько долгих минут они неподвижно стояли у витрины и слушали переливчатую колыбельную белых рыбок.


Спустя неделю, когда собственноручно расковырянное Тонино тело обнаружили в ванной, Вера даже не почувствовала своей вины. Не принялась корить себя за бездействие. Видимо, вина была настолько огромной, что просто не помещалась у Веры внутри. Внутри было пусто и обжигающе горячо. И эта горячая пустота беспрестанно пульсировала, словно нарыв.

На похороны Вера не пошла. Три недели беспомощно пролежала в кровати. Смотрела вокруг и ни о чем не думала. Мысли никак не вписывались ни в проем окна, ни в ромбическую геометрию обоев, ни в зелено-серые ковровые круги. Вера подолгу разглядывала маслянисто-желтые солнечные пятна на стене и на сбитом пододеяльнике. Иногда они сливались с желтизной масла на поверхности нетронутой остывающей каши, которую с упорством приносила в комнату мама.

Только к концу третьей недели в Верином мозгу начала робко шевелиться мысль о том, что, будь у Тони другая подруга на месте Веры, какая-нибудь сведущая в вопросах тела, решительная, бесстрашная девочка, умеющая не просто поддержать пустыми словами, а действительно помочь, весь этот кошмар, вероятно, обошел бы Тоню стороной. Но нет, место этой решительной девочки заняла Вера. И все обернулось непоправимой катастрофой.

Иногда рядом с Вериной кроватью появлялись школьные приятели и учителя, активно призывающие «крепиться духом». И от их участливых плотных голосов становилось совсем невыносимо. Одиночество, оставшееся после Тони, ни на секунду не ослабевало в присутствии этих неблизких живых людей. Наоборот, болезненно разрасталось, набухало, тягостно скрипело в каждой паузе между словами.

С мамой Вера ни разу прямо не поговорила о произошедшем. Только намеками, обрубками предложений. Пару раз мама сказала, что представляет, насколько Вере сейчас нелегко. Но в основном она лишь без конца твердила, что нужно подниматься и как-то жить дальше, несмотря ни на что, потому что через год придет время поступать в институт, а к поступлению необходимо серьезно подготовиться.


О поступлении беспокоилась не только мама, но и подавляющее большинство Вериных одноклассников. Жизнь поразительно быстро взяла свое, и уже через пару месяцев Тоня словно совсем забылась. Стерлась из общей памяти. Все как будто просто посмотрели тягостный, болезненный сон, маленький ночной кошмар, заключенный в скобки, а затем проснулись, перевернулись на другой бок и с легкостью нырнули в новое сновидение, никак не связанное с предыдущим. И в этом новом сновидении нужно было снова спешить, мчаться к своей цели, ни в коем случае не поддаваясь сонной окаменелости ног.