– Необязательно – я. – Брюнетка повела плечом. – Можешь ты начать, потом – она, – последовал кивок в сторону белокурой товарки, – а уж я последней подойду, чтоб вы не думали, будто я жульничаю.
– Что ж, – кивнула пышнотелая дамочка, – пусть так и будет!
Она приблизилась к мужику, повернулась к нему своей чудовищной спиной и запустила руку в его волосы. Пальцы купальщицы оказались холодными, как осенняя вода в Оке.
– Ой! – вскрикнул макошинец, когда купчиха выдрала у него волос. И тут же услышал разочарованный вздох:
– Седой!..
Следующей попытала счастья блондинка, но и ей не повезло. Последней волосок вырвала черноволосая красавица, и бедный макошинец решил уже, что всё, конец – так странно блеснули её глаза. Но нет: и у той в руке тоже оказалась выбеленная временем «нитка».
Жребий пошел по второму кругу. И тут, то ли от боли – хоть и не сильной, но очень уж обидной, – то ли от самого факта, что голые дамочки ощипывают его бесцеремонно, как дохлую курицу, на пожилого сельчанина напала злость. Некая идея, до этого смутная, созрела в его голове окончательно. А тут и черноволосая навка невольно подыграла ему, оттянув на себя внимание своих страшных подруг. Подойдя к рыбаку во второй раз, нахалка сделала вид, что выдергивает волос у него из головы. А на деле, как фокусница, вытянула заранее заготовленный – черный! – волосок из своего кулака.
– Есть! – победно выкрикнула она.
Но и две другие участницы жеребьевки оказались не лыком шиты.
– Обманщица! – взвизгнула блондинка. – Это, небось, твой собственный волос!
– Да ты что городишь! – возмутилась иллюзионистка. – У меня волосы – длинные, а этот – посмотри, какой! – Коротенький волосок, зажатый в её руке, явно принадлежал пожилому рыбаку.
– Ты его заранее прихватила, – заявила купчиха. – Когда с мужика шапку сбивала!
Брюнетка яростно заспорила с двумя товарками. И на какое-то время купальщицы забыли про свою добычу и обратились к ней тылом.
«Пора!» – понял мужик. Он глубоко обмакнул кисть в смоляное ведро, продолжавшее стоять на огне, и одним махом окропил смолой мерзкие спины всех трех бабенок.
Внутренности, лишенные кожного покрова, зашипели. А купальщицы завертелись, как три юлы, разинули рты и попытались завопить. Но не тут-то было: из навьих ртов (так же, как из носов, ушей и даже глаз) повалил густой черный дым. Мужик понял, что сейчас эти твари видеть его не могут. На четвереньках он отполз за свою лодку и затаился там, безотрывно следя за просмоленными красотками, у которых черный дым заструился также и из всех срамных отверстий. Более гнусного зрелища пожилой макошинец в жизни своей не видал.
Дамочки же, вертевшиеся поначалу на месте, ринулись к реке. И одновременно нырнули, после чего от воды повалил пар, будто на горячую каменку выплеснули ковш квасу.
Тут бы мужику и бежать домой! Благо, и жил он неподалеку: его крестьянская усадьба своими хозяйственными постройками выходила прямо на реку. Но он схватил смоляное ведерко, держа его за ручку через полу своей телогрейки, и так – с ведром в одной руке и с черно-блестящей кистью в другой – подступил к самой воде.
– Только попробуйте вылезти, шалавы! – крикнул он купальщицам. – У меня тут еще смолы довольно!..
Но те лишь высунули головы из воды: все разом, будто принадлежали они единому трехголовому существу.
– Ладно, старик, ты нас в баньке попарил, – пророкотала брюнетка, – но ужо будет и тебе баня! – Две другие головы согласно кивнули. – Убивать тебя нам, пожалуй что, не резон – всё равно твоя старая шкура долго не протянет. Но в бане твоей теперь будет наше становище. Будем мы там обитать, а ты и домочадцы твои, как помоетесь, станете приносить нам угощенье и оставлять горячей водицы в шайках.
