– Давайте сплаваем на тот остров…
«Тот» остров был недалеко от пляжа и давно уже заслужил себе дурную славу приюта для влюбленных.
К его удивлению, она не отказала.
– Давайте. Только нужно полотенца взять, а то камни, наверное, холодные…
Так Юрка поплыл к первой и единственной любви в своей жизни, высоко задирая над водой в сжатой руке два полотенца: свое, полосатое, и ее, синее.
…Они писали друг другу до востребования. Один раз, в декабре, им даже повезло встретиться – чета Мельниковых была в Ленинграде, куда срочно помчался Юрка. Таисия была уже на четвертом месяце беременности. Оба знали, что Юрка – настоящий отец ребенка. Однако увидел его он первый раз только через пять лет – был в местах не столь отдаленных.
На лето Таисия увозила мальчика к родным, в деревню, потому что Владислав здоровья был хрупкого. Вот там-то и увидел Юрка впервые хмурого белобрысого мальчика со взрослым взглядом. И поразился его схожести с собственным отцом. Сам-то Юрка красотой пошел в мать.
Он снял соседний дом на краю села. Таисия как-то вечером привела Владика к Юре.
– Вот, – сказала она Владику, – твой настоящий папка.
– Что ты мелешь? – изумился Юрка. – Он дитя малое – проболтается!
– Он не проболтается, – спокойно сказала Таисия. – Он уже про все знает.
Владик так взглянул на Юрку, что тот понял – не проболтается. И еще раз поразился сходству со своим отцом.
– А как на деда-то похож, пострел! – Он попытался взять мальчика на руки.
– Неправда, – твердо сказал Владик, не пытаясь отбиться от рук Юрки. – У меня глаза – как у матери.
В этот же вечер Юрка сделал Таисии предложение. И сразу же получил решительный отказ. Больше они никогда эту тему не поднимали.
Юрка понимал, что не может дать хорошего будущего Владику, оставаясь вором. Что не нужен Таисии муж, которому передачи нужно таскать да стариться, ожидая. Если бы знал Юрка Лиманов, как круто может измениться жизнь!
В тот год Юрка купил дом в этой деревне. Каждое лето Юрка урывал у судьбы кусочек счастья – Таисию и Владика. Иногда совсем ненадолго, на неделю. А иногда они проводили вместе почти все лето.
Хмурый, неуживчивый Владик привязался к Юрке со всей жадностью детской души.
Дома тоже был «папа», но папа сухой и размеренный. Он воспитывал Владика по своей собственной воспитательной системе: составлял ему казарменный распорядок дня, которому Владик должен был неуклонно подчиняться, требовал, чтобы каждую неделю он приносил не меньше пяти пятерок – по количеству учебных дней. В детской он повесил плакат: «Он начал с двойки, кончил изменой Родине». Требовал, чтобы он находил не меньше трех-четырех вырезок из газет за неделю, где рассказывалось бы о хороших, правильных поступках, с которых он, Владик, должен брать пример. Давал какие-то скучные книги про пионеров-героев, отмечал ручкой места, по которым они должны беседовать.
Владику доставалось, если он не имел своего мнения, ругали его и за расхождения со взглядами отца.
Таким образом Владик приобретал необходимую изворотливость, которая помогала ему в общественной работе. (Тоже обязательное требование отца.)
Владик редко гулял, в основном занимался этой общественной работой, от которой у него сводило скулы. Да и вырвавшись на улицу, он просто шатался: у него не было друзей.
Даже по выходным, когда они всей семьей ходили в парк, отец запрещал ему практически все: сахарная вата и пирожки делаются в антигигиенических условиях; продавец воздушных шаров – спекулянт; карусели не эксплуатируют по инструкции; мороженое нельзя есть в такую жару, а в холод – тем более.
