Орацио. Хвалю вашу откровенность. В ком-либо другом она могла показаться дерзостью, но для Арлекина, который, как вы сказали, должен смешить, эта веселость, это бесстрашие – отличный капитал.
Джанни. Audaces fortuna iuvat, timidosque и так далее{19}.
Орацио. Сейчас мы выслушаем поэта, а потом прорепетируем несколько сцен.
Джанни. Вам нужен поэт – он перед вами.
Орацио. Вы к тому же и поэт?
Джанни. И еще какой!
Ношу тройной всех дураков венец:
Поэт, художник я, а также я певец.
(Уходит).
Орацио. Недурно, недурно. Мне это по душе. У Арлекина даже стишки сносны. Никто, однако, не идет. Пойду потороплю. Сколько терпения требуется от директора труппы! Кто не верит, пусть попробует этак с недельку, и у него тут же пропадет охота, я уверен. (Уходит.)
Беатриче и Петронио.
Беатриче. Ну же, синьор доктор, не упрямьтесь, идемте. Я хочу, чтобы вы были моим кавалером{20}.
Петронио. Боже избави.
Беатриче. Отчего так?
Петронио. Потому что, во-первых, я не такой дурак, ставить себя в зависимость от причудливых женских настроений. Во-вторых, даже если бы я на это пошел, то только не в труппе: человек рассудительный уносит все, что пованивает, подальше от дома. И в-третьих, потому что с вами мне пришлось бы играть роль доктора из комедии «Свекровь и невестка»{21}
