В действительности же Ав никому не врал. Ни Марии, ни Михаэлю, ни себе. Никому! Когда Мария, как всегда неожиданно, через плечо оборачивалась к мальчишкам и с лукавой улыбкой, от которой у обоих сводило дыхание (еще и поигрывая при этом голой коленкой), тихонько спрашивала – “а это правда, что НАС ТРОЕ?”, – Ав ничего не предпринимал. Даже и не собирался! Наоборот!!…
А куда тут соберешься, когда понятия не имеешь, как и что нужно делать? Он лишь пугался внезапности ее приглашения шагнуть в неизвестное, смешно при этом волновался и, закрывая ладонями глаза, начинал прислушиваться к чему-то внутри огромных, во все стороны глядящих разноцветных глаз, катящихся в его голове, боясь, что в какой-то момент, который ему почему-то никогда не удавалось поймать, окажется, что все уже свершилось. Чего он боялся? – Того, что Мария или Михаэль по легкомыслию не справятся с собой и нечаянно, по неосторожности или по глупости, обманув его, что-нибудь все-таки на его голову и себе на беду наколдуют. В чем, конечно же, не признаются. И тогда уже будет не остановить… А что, собственно, останавливать? – То, что появилось само, и с чем ты не сумеешь справиться? Чему ты не сможешь помешать быть, даже если очень сильно этого захочешь? Он, правда, и не особенно хотел. Потому что был трусливым.
Да, Ав боялся. Другого слова не надо искать. Он испытывал самый настоящий страх и всеми оставшимися силами своего мгновенно перегоравшего рассудка пытался сказать самому себе правду о том, что он тут ни при чем. А еще сказать ее тому, что, смеясь над ним, какое-то время назад, которое он, дурак!, как всегда проморгал, само уже начало вырастать неведомо из чего. И неумолимо продолжало прорастать сквозь его с хрустом лопающиеся нервы. Сквозь его стеклянный мир. Из немыслимо далекого прошлого… Из той жуткой бездны, в которой не было еще ни времени, ни света. Не может там быть никакого света – она же бездна!
Что еще ему было трудно понять? Что не укладывалось в голове? – Что таким вот странным образом родившееся новое, которому невозможно противостоять и приказывать, не было запланировано. Как это? – А вот так: не было! Это новое из каприза секунду назад нафантазировала взбалмошная девчонка с неправильно растущим зубом… А почему, собственно, не было? Кто это сказал? Может быть все как раз и было запланировано так, чтобы это новое повстречало на своем пути зеленоглазую пигалицу и двух влюбленных в нее оболтусов, наивно полагающих, что они действительно в состоянии что-то такое втроем наколдовать? А что, если все, даже самый глупый каприз Марии был предначертан?! Из той страшной бездны, в которой живет Ничто. Которое больше, чем Все. Потому что рождает это самое Все.
На этой развилке, если Ав продолжал думать про себя, что он умный, его поджидала внятно доказывавшая ему обратное мигрень. И год назад он вычислил, что гораздо разумнее в таком деле выбирать себе в друзья лень и страх. Ну или то, что он этими словами называл. Что позволяло ему убежать от своего дурацкого ума. Почему пока и оставался жив…
Естественно, Ав никому не рассказывал о своих страхах. Даже Иосифу, а не то, чтобы Михаэлю. Еще чего! – Чтобы над ним смеялись? И так уже все принимали его за труса и слабака. Слава Богу хоть не обзывались. – Мария запретила. А он, кстати, и был слабаком. И трусом. Еще и вруном вдобавок!
– Но я же никого не обманываю… Разве что Марию немножко… Да и не обманываю я ее вовсе! Где же – обманываю? Она ведь меня ни о чем не спрашивает. Ну, про свои сны… А то бы я, конечно, рассказал ей правду… И вообще, то, что я ей иногда снюсь… А кто, собственно, Михаэлю мешает?… Это же совсем не трудно… Как будто он не того же самого хочет! И вовсе я не встаю между ними. Просто я лекарство ищу. Хочу, чтобы она не умерла. Зачем это она должна умирать? А как еще я могу искать? Я ведь ищу то, чего не знаю…
