– Да нет. Просто зачем же вы… сама? Я мог бы.
– Ну, знаете! Чекист из нас двоих пока еще я. Но спасибо вам за этот выстрел. В самом деле, Щербатов, как вы?
– Не знаю, что вы сделали, но это помогло, – отозвался Щербатов. – Я благодарен вам, хотя и не понимаю, за что именно. А вот стреляете вы из рук вон плохо. Эх, будь вы у меня в батарее, со стрельбища бы не вылезали. Как вы собираетесь защищать свою революцию, ну или что бы то ни было, если и себя защитить не можете?
Саша тяжело привалилась к стене, через боль разминая ушибленную кисть. Пахло кровью и порохом. Этот запах успокаивал. Саша стала вспоминать, что было до того, как сюда вломились грабители.
Лучше б ей было не вспоминать. Во рту пересохло, сердце бешено заколотилось где-то в районе горла. Она начала сеанс гипноза – и не закончила. Не вывела Щербатова из того состояния, в которое погрузила. Не приказала ему забыть. Это значит… господи, что это значит? Он так и остался привязанным к тому, о чем она ему говорила? А говорила она… черт, черт, черт!
Теперь его, конечно, надо убить. Зачем спасала только. Да, он ничего не сделал. Но не ждать же, пока сделает. Да, это ее ошибка, а не его. Что ж, люди гибнут из-за ее ошибок. Не он первый, не он последний. Пристрелить и дело с концом. Все равно вызывать труповозку, так пусть вывезет три трупа заместо двух. Кто вообще станет считать. Революция все спишет.
Вот только… не так это просто. Они с Щербатовым все еще дышали в одном ритме.
Саша пошевелила сапогом труп второго нападавшего – того, что придавливал ее к полу. Пуля вошла в его левый бок и вышла из правого.
Саша прикинула траекторию от софы, на которой лежал Щербатов. Конечно же, оттуда ему куда проще было бы стрелять нападавшему в спину. Но выпущенная почти в упор пуля прошила бы громилу насквозь и оказалась бы в груди у самой Саши. Потому Щербатов стрелял так, чтоб его пуля прошла в паре дюймов от ее сердца. Рискуя промазать, что стало бы верной смертью и для него тоже, не только для нее. Это был бы превосходный выстрел даже для человека, который не испытывал только что проблем с тем, чтоб просто продолжать дышать.
Что сказал бы Моисей Соломонович? Он, конечно, сказал бы, как говорят теперь все, что в революции нет места буржуазному представлению о справедливости. Что опасно для революции, то и должно быть уничтожено. Но еще Моисей Соломонович сказал бы, что раз уж она играла с тем, с чем ей играть не следовало, то и отвечать за это следует ей, а не другому человеку.
Впрочем, кажется, им теперь обоим предстоит за это отвечать.
Щербатов заметил ее смятение, но истрактовал по-своему.
– Саша, все закончилось, – сказал он. – Вы не должны…
Он не договорил, но она поняла его. Она не должна… продолжать убивать? Бояться? Уходить? Все это, и многое еще, чего он не мог произнести, но ему и не нужно было, она понимала и так. Лучше, чем ей хотелось бы, понимала.
– Все только началось, – резко ответила Саша. – И нет, я должна. А вы должны заснуть, теперь можно. Проснетесь еще слабым, но уже почти здоровым. Насчет этих, – кивнула на тела, – не беспокойтесь. Труповозку я вызову. Я должна уйти.
Не прощаясь, выскочила за дверь. Сбежала по лестнице. Словно если она будет идти достаточно быстро, то сможет разорвать нить, которой неосторожно связала себя с этим человеком.
Впрочем, если она оперативно исправит свою ошибку, ей даже не придется никому рассказывать про эти сомнительные месмерические опыты. Достаточно, что вступать в Красную армию Щербатов отказался даже тогда, когда альтернативой была смерть от тифа. Но кроме как воевать, он ничего не умеет. Значит, он будет сражаться на чьей стороне? Что проще, вместе с труповозкой отправить на Екатерининский расстрельный отряд.
