Коммодор Хорнблауэр - страница 21

Эта мысль напомнила ему о матросах, которые терпеливо ждали у пушек. Хорошо бы и Буш о них вспомнил. Хорнблауэр не мог вмешиваться в мелочи корабельного распорядка – от этого вреда было бы больше, чем пользы, – но изнывал от желания отдать звучащий в голове приказ. Он попытался телепатически внушить свои мысли Бушу – разумеется, без всякого результата. Тогда он прошел к подветренному борту, якобы желая получше рассмотреть шведский берег, и остановился в двух шагах от капитана.

– Сдается, Швеция все еще нейтральна, – произнес он словно между прочим.

– Да, сэр.

– Точнее узнаем, когда доберемся до Хвэна, или Вэна, или как уж это надо произносить. Там фарватер проходит близко от шведских батарей.

– Да, сэр, я помню.

– Но дотуда еще примерно час. Я попрошу принести мне сюда завтрак. Вы присоединитесь ко мне, капитан?

– Благодарю вас, сэр, с превеликим удовольствием.

Такого рода приглашение для капитана равносильно приказу. Однако Буш как хороший офицер не станет есть, когда его матросы стоят голодные. По его лицу было явственно видно, что он борется с нервным, хоть и непрактичным, желанием держать людей у пушек, пока опасность не минует окончательно. В конце концов, Буш стал капитаном совсем недавно и тяжело переживает свою ответственность. Но здравый смысл все-таки победил.

– Мистер Хёрст. Отпустите подвахтенных. Полчаса им на то, чтобы позавтракать.

Именно этого приказа Хорнблауэр от него добивался – однако удовольствие от достигнутого не уравновешивало досаду от ненужного разговора и предстоящей теперь застольной беседы. Напряженная тишина подготовленного к бою корабля сменилась топотом босых ног. Буш крикнул, чтобы на шканцы принесли стол и стулья. Он засуетился, выбирая для них место, где коммодору будет удобнее завтракать. По взгляду Хорнблауэра Браун-вестовой расставил на столе закупленные Барбарой деликатесы: лучшие корабельные галеты, масло в горшочке, еще не прогоркшее, клубничный джем, бекон, копченую баранью рульку с Эксмурской фермы, чеддер и стилтонский сыр, озерную форель, которую много часов тушили в сливочном масле с пряностями, чтобы она сохранялась долгое время. Кроме того, Брауну пришла блестящая мысль выдавить несколько лимонов из быстро тающего запаса, чтобы отбить привкус корабельной воды. Он прекрасно знал, что Хорнблауэр не может пить за завтраком пиво, даже слабое, а больше воду было заменить нечем.

Буш с явным удовольствием оглядел стол и по приглашению Хорнблауэра сел есть. Буш тоже почти всю жизнь был беден – ему приходилось содержать на свое жалованье целую кучу родственниц. Он еще не пресытился роскошью. Однако Хорнблауэра разобрало упрямство: он хотел кофе, а раз кофе нет, то ему ничего не надо. Даже лимонад казался насмешкой. Он ел через силу. Ему казалось, что Буш, густо намазывая на галету тушеную форель, а затем с аппетитом отправляя ее в рот, делает это нарочно, чтобы его позлить. Буш глянул через стол и сдержал уже готовую сорваться с губ похвалу еде. Если его непостижимый коммодор решил быть не в духе, лучше просто помолчать. «Буш – лучше жены», – подумалось Хорнблауэру, который чутко уловил эту смену выражений.

Он вытащил часы, чтобы напомнить Бушу о следующем приказе.

– Подвахтенным по местам. Вахтенным завтракать! – крикнул Буш.

Странно – наверное, правильнее сказать, драматично – было сидеть под балтийским солнцем и неторопливо завтракать всего в трех милях от полчищ, которыми наводнил Европу тиран. Браун принес сигары. Буш срезал кончик у своей матросским складным ножом, Браун подал тлеющий фитиль из ведра рядом со шканцевой каронадой. Хорнблауэр с наслаждением вдохнул дым и понял, что больше не может злиться: солнце пригревает, сигара отлично тянется, авангард миллионной французской армии в трех милях отсюда смотрит на эскадру с бессильной злостью. Стол убрали, и Хорнблауэр вытянул ноги. Даже Буш сделал то же самое – по крайней мере, сдвинулся с краешка стула чуть глубже. Его деревянная нога торчала вперед, хотя другая скромно оставалась согнутой. «Несравненная» по-прежнему летела вперед под незарифленными парусами, немного кренясь на ветру, и зеленое море весело пенилось под ее носом. Хорнблауэр вновь затянулся сигарой, чувствуя невероятный душевный покой. После недавней досады ощущение было такое, словно по волшебству отпустила зубная боль.