Низкий басовитый голос замолк, чтобы тут же смениться привычным тонким визгом. Святослав дернулся. Эк он…
— Хватит визжать! — заорал Толичка, вползая на кухню и озираясь с видом растерянным.
Был он лохмат, помят и слегка вонюч.
Визг сделался тоньше.
Проникновенней.
И задребезжали стаканы в древнем буфете.
— Вы кушайте, кушайте, — Владичка подсунула и колбасу, и хлеб, и кусок масла, которое, между прочим, Виктория покупала, вчера, на рынке. А Владичка еще пеняла за растратность, мол, масло можно и в магазине взять. Оно-то можно, только там его наполовину с маргарином вымешают, вот и будет вроде и то, а все равно не это.
— А вы… — к великой радости Виктории, Святослав глядел не на сестрицу. — Присоединитесь? А то мне, право слово, неловко… погодите…
Он поднялся и вышел, как—то так потеснивши Толичку, которому вздумалось замереть посреди прохода.
— Это кто? — шепотом поинтересовалась Владичка.
— Жилец новый, — также шепотом ответила Виктория. — Не лезь. Он мой.
— Это еще почему?
— Потому.
— Потому — по качану, — Владичка и язык высунула, дразнясь, как в детстве. — Обойдешься. Раз кольца нет, он не твой, а ничейный.
Появится.
Виктория точно знала, что сделает все, чтобы кольцо это появилось. В конце концов, гениями не разбрасываются.
Свят жевал колбасу, которая и вправду оказалась неплоха, явно не из кулинарии — сухая, терпкая, щедро сдобренная чесноком, — и разглядывал женщин. Те в свою очередь, пользуясь случаем, разглядывали Святослава.
Хмурилась Калерия Ивановна, явно терзаемая недобрыми предчувствиями. Притом взгляду своего со Свята не спускала, а черпак в руке сжимала с такою решительностью, что поневоле становилось неспокойно.
— А вы, значит, жить будете? — в третий, кажется, раз поинтересовалась Владимира.
— Будет, — мрачно ответила ей Виктория, доливая в кружку кипятку. — В третьей.
— Сосед, стало быть? — Толичка от Калерии Ивановны держался подальше, а к холодильным шкафам, которых на кухне обнаружилось целых три, поближе. И взгляд его блуждающий то и дело на оных шкафах останавливался.
Тогда Толичка вздыхал.
И шевелил бровями.
Он бросал на эти самые шкафы взгляды, исполненные незамутненной страсти. Но те оставались равнодушны.
— Куда полез?! — рявкнула Калерия Ивановна, когда нервы Толички все ж не выдержали.
Откуда-то из коридора доносилось пение. Следовало признать, что голосом гражданка Водянская обладала мощным, мягким и по-своему завораживающим. Однако всецело заворожиться не позволяло нервное позвякивание черпака о край кастрюли.
— Да я так… — Толичка потупился и руки убрал за спину. — Я ж… за своим!
Мысль эта, забредшая в похмельную его голову — а перегаром от Толички пахло крепко — показалась ему на диво разумной. Он даже взбодрился и грудь выпятил.
— А есть там твое? — вкрадчиво поинтересовалась Калерия Ивановна.
— Толичка у нас хулиганит, — поджавши губки, пояснила Владимира. — Вечно норовит стащить чужой кусок.
Калерия Ивановна вытащила черпак и помахала им над кастрюлей. Темные капли супа — кто завтракает борщом? — сорвались с металла, но плиту не замарали.
Хозяйкою Калерия Ивановна была знатной.
А может, все-таки она?
В байковом халате, наброшенном поверх белой в горох сорочки, с парой кос, каждая толщиною с запястье Свята, она гляделась одновременно грозною и домашней.
— За своим, стало быть? — черпак отправился в кастрюлю, а Калерия Ивановна медленно двинулась на Толичку, который попятился, должно быть, подозревая недоброе.
