Семья у нас была достаточно простая, рабочая, постоять за себя могли все, включая даже маму, а уж про ее старшего брата Сеню и говорить нечего – он вообще драться научился прежде, чем ходить. Бабушка Геня рассказывала, что он терпеть не мог кашу и выбивал у нее из рук тарелку еще в бессознательном возрасте. Вслед за тарелкой последовали разбитые стекла в парадных и школьные окна. А уж про драки и говорить нечего: фингалов под глазами и даже сломанных костей было без счета по обе стороны баррикад. Зато никто и никогда не обижал его по национальному вопросу.
Только раз его обозвали жидовской мордой. В ответ Сеня так въехал обидчику по физиономии, что, невзирая на все старания травматолога, нос у того остался с характерной горбинкой, превратив абсолютно русского, но чернявого и смуглого от природы Колю Игнатова в типичного карикатурного еврея. И поскольку бьют, как известно, не по паспорту, а по морде, то Коле стало регулярно доставаться от дворовых антисемитов. Несчастный Игнатов во время расправ кричал, норовил спустить брюки и предъявить неоспоримые доказательства своей непринадлежности к еврейской нации, но со спущенными штанами всю жизнь не проходишь, а нос на виду. Даже в отделе кадров, когда он потом устраивался на режимный завод, сомневались и сто раз проверяли документы. Откуда им знать, кто скрывается за фамилией Игнатов? Так вот Коля и страдал всю жизнь, пока не смирился, плюнул и не уехал в Израиль, женившись на бывшей однокласснице. Вот что неосторожная детская драка с человеком сделала!
Кстати, для Сени то происшествие тоже не обошлось без последствий. Дело чуть не дошло до милиции, но вступился дедушка. Пришлось надеть ордена и проставиться всему отделению. Разобравшись с правоохранительными органами, деда Миша дома устроил сыну такой разбор полетов, что тот пожалел, что его не забрали в детскую комнату милиции. Дед и за меньшие провинности Сеньке спуску не давал и за каждое стекло или мелкую драку раскрашивал его задницу так, что тот долго не мог сидеть. Сеня даже рассказывал, что он, когда дедушку в очередной раз вызывали в школу, заранее подкладывал в штаны плотный картон, чтобы смягчить удары. Солдатский дедушкин ремень с гулом опускался на плоский от подложенного материала зад, Сенька фальшиво взвизгивал, а дедушка, посмеиваясь в усы, делал вид, будто ничего не замечает. После чего стороны расходились до следующей экзекуции вполне довольные друг дружкой, а спустя какое-то время история повторялась снова.
Надо ли говорить, что меня легкий на руку дедушка не трогал и пальцем, даже когда я этого точно заслуживал. А уж если кто-то случайно или, не приведи господь, с умыслом меня обижал, тут он вообще берегов не видел, и иногда случались совершенно курьезные истории.
Когда мне исполнилось года четыре, мама с папой решили отправить меня на летнюю смену в загородный садик от завода «Электросила». Садик был достаточно богатый и достать туда путевку было непросто. Для этого ребенок должен был несколько месяцев ходить в городской садик, но сработали, как ни странно, папины связи.
* * *
Что это были за связи – история отдельная. Папа очень долго не мог себя найти после института. Дело в том, что от природы он был скорее прирожденным администратором, чем врачом, его флотская выучка и жизненный опыт позволяли наладить практически любое разваленное хозяйство. Начинал он, как и мама, в поликлинике, но мгновенно вырос до начмеда и так построил регистраторш и медсестер, что его стали бояться больше главного. Тот, конечно, вынести это не смог и решил избавиться от потенциального претендента на свое место, по великому блату предложив папе должность заведующего КВД – кожно-венерологического диспансера. Дедушка на это сказал, что для солидности в названии явно не хватает буквы Н, но у папы есть шанс превратить славное медучреждение в образцово-показательную культурную точку, где будут собираться все сливки общества, пусть и слегка подпорченные неприличными болезнями.
