Комната с видом на волны - страница 5

«Чудотворный коньяк, не иначе, – само собой пронеслось у него в голове. – А может и не совсем,» – уже чуть более осознано признался он себе, поняв, что что-что, а вот голова-то у него действительно болит. Как со знатного перепоя.

Он встал на ноги, кряхтя, будто столетний дед после бурной ночи с воспалившимся радикулитом, и минут пять просто стоял, наслаждаясь теплом яркого солнечного света, льющегося сквозь окно. Света, многократно усиленного огромным зеркалом безупречно белого снега, укрывающего всё вокруг: лужайку перед домом, сам дом, деревья вокруг и высокие холмы, а может быть, даже невысокие горы, вдалеке.

Ему вспомнилось, как когда-то давно, будто целый миллион лет назад, он стоял так маленьким ребёнком. Было утро субботы. Повсюду за окнами тоже лежал снег, с кухни доносилось уютное бренчание посуды и манящий запах оладий, а зимнее солнце по-настоящему грело сквозь двойные стекла окон его старого дома. Это воспоминание было тихим и приглушенным, почти не его. Будто всё это он не пережил сам, а просто видел в каком-нибудь фильме или на фотографии в журнале. А потом в комнату зашла его мать. Не тут, конечно, а в его воспоминании. Случись это здесь и сейчас, и ему, пожалуй, было бы не миновать сердечного приступа. Она строго посмотрела на маленького мальчика и сказала: «Бретт, а ну-ка живо одевайся! Тебе уже не три года, чтобы стоять голышом! И марш завтракать! Всё на столе!».

Бретт… Это воспоминание хлестнуло по голове сильнее хорошей оплеухи. Словно приржавевшие шестерни его мозга кто-то попытался запустить с пинка. Но они сделали лишь треть оборота и снова замерли, оставив его с одним только словом «бретт». Бретбрет. Бретт! Теперь он, похоже, знал, как его зовут. Этот, казалось бы, незначительный факт, всё же придал ему определённости и новых сил. Имя и пол. Этого большинству политических деятелей хватило бы на целый цикл своих мемуаров. Он вышел из оцепенения смутных воспоминаний, ароматов оладий и стыдливого страха перед матерью, набрал в лёгкие побольше воздуха и наконец-то сделал то, что должен был сделать ещё вчера вечером. Он крикнул:

«Здесь кто-нибудь есть? Эй!..» – подождал в тишине пару секунд и крикнул снова: – Эй! Кто-нибудь!.. Я собираюсь ходить по дому и брать одежду и еду!»

Тишина.

«Эй!.. Я буду гадить в вашем туалете, тупые вы мерзавцы! А может и не только там!..»

И снова только тишина. Бретт тяжело вздохнул.

«Такого не перенести никому, – наконец решил он, – дом точно пустой».

«Я вас предупредил!» – проорал он уже на порядок тише и двинулся по дому.

Первым делом он подошёл к дивану, чтобы взять с него скомканный шерстяной плед. В помещении было достаточно тепло, но шататься повсюду голым было неприятно. Бретт потянул плед и из него выпала странного вида книга: листов двадцать бумаги без всякой обложки, накрепко сшитые с одного края.

На первом листе было напечатано большими буквами: «Lv:m [лю:эм]: история, меры профилактики и пр.»

«Мне сейчас крайне важна профилактика голода, всё остальное может и подождать,» – усмехнулся Бретт.

Он накинул на себя плед на манер римской тоги и продолжил своё завоевательное шествие по дому. На желанную кухню он наткнулся быстро. Это была большая, продуманно обставленная комната. По-своему уютная, хоть и не самая обжитая. Чувствовалось, что её в целом любили, но не слишком любили ей пользоваться. Там были разнообразные шкафы и шкафчики, печь с духовкой, массивный двухэтажный холодильник, небольшая телепанель и даже мини-бар с миниатюрной барной стойкой: на двух-трёх человек за раз, не более. Слева от бара висели старинного вида часы, вероятно, с кукушкой. Птица в данный момент не была на виду, но, судя по общему виду часов, обильно декорированных под охотничий домик в баварском стиле, она просто пряталась где-то внутри. Помимо ярко-выраженной буколической внешности часы имели ещё одну примечательную особенность: они шли, добросовестно качая из стороны маятником, стилизованным под собачью будку, но при этом бессовестно врали. Секундная стрелка в них не была предусмотрена вовсе, а две оставшиеся говорили, что сейчас шесть часов семнадцать минут. Что, учитывая яркое солнце за окном, которое не могло быть ни утренним, ни вечерним, являлось откровенным обманом. На мысленную оценку часов Бретт потратил не более пары секунд и тут же кинулся к холодильнику, который, наудачу, оказался забит под завязку. Он выудил оттуда ветчины, яиц и сыра. А ещё молока и масла. Поставил на огонь сковородку и большую медную турку, предварительно налив воду и масло. Масло на сковородку, а воду в турку. Никак не иначе. Затем он порылся в шкафах, попутно откусывая то от сыра, то от ветчины, и нашёл изумительно мягкую булку хлеб. Бретт отломил кусок, отправил его в рот следом за ветчиной и сыром, и ещё раз поразился, насколько всё свежее. Кто-то точно живёт здесь. Или жил не далее как день назад. Куда же все подевались?..