Учитывая, с каким знанием дела он высказывался о Ботвиннике, я думал, что Чепмен – хороший игрок. Но на самом деле играл он крайне слабо. Печально было видеть, как человека такого ума и талантов ставят в тупик мои простенькие ходы. Я нарочно поддался, пожертвовав Чепмену слона, потом коня, и едва сдержал улыбку, когда он поглядел на меня свысока, воображая, будто ловко обхитрил.
От скуки я стал глазеть по сторонам. Камин представлял собой внушительное зрелище – каменная конструкция, покрытая резными завитками и цветами. У стены стояла тиковая радиола, а рядом лежала стопка пластинок, к которым явно редко притрагивались. На ковре чернели прожженные окурками дыры.
Я снова взглянул на доску. За это время Чепмен поставил одного из своих коней за другим, в результате чего открыл мне свободный доступ к ладье, но мне духу не хватило воспользоваться его ошибкой. Вместо этого я пошел королевой по диагонали – просто так, безо всякой цели.
– Доктор Ричардсон? – Чепмен уставился на меня круглыми глазами.
– Да?
– Зачем вы по ночам двигаете мою кровать?
– Я не двигаю.
– Значит, медсестры. Зачем они это делают?
– Ничего они не делают, мистер Чепмен.
– Я им говорю, чтобы прекратили, а они не слушают.
– Вам, наверное, приснилось, мистер Чепмен. Медсестры не стали бы двигать кровать, пока вы в ней спите.
– Я от этого просыпаюсь.
Я указал на доску:
– Ваш ход, мистер Чепмен.
Он изучал фигуры минуты две, не меньше, и наконец переставил ладью на безопасную позицию. На губах проступила дрожащая улыбка, но уже через секунду ее сменило привычное выражение беспокойства и подозрительности.
В субботу утром меня сменил Стюарт Осборн, врач из Саксмандема. В прошлые выходные дежурил его коллега, Кеннет Прайс.
Осборн был на несколько лет старше меня и выглядел настоящим франтом. Вылитый Ретт Батлер из «Унесенных ветром» в исполнении Кларка Гейбла – те же волнистые черные волосы и тонкие усики. Но впечатление портил вялый, выдающий слабый характер рот. Мы пожали друг другу руки, обменялись любезностями. Оказалось, он тоже работал в больнице Ройал-Фри, но, видимо, до меня. Осборн поздравил меня с назначением, мы обсудили трудных пациентов. Чем дальше, тем больше меня раздражала его манера говорить. Казалось, он едва сдерживал ухмылку. В голосе постоянно звучала насмешка. Видимо, Осборн один из тех хамов, которым сходят с рук самые беспардонные замечания, – они попросту все обращают в шутку. В женском отделении Осборн позволил себе критиковать меня в присутствии медсестры, но не успел я дать достойный ответ, как он засмеялся и прибавил:
– Извините, старина, просто неудачно пошутил. Не обижайтесь.
Можно было только порадоваться, что он у нас не работает.
Погода оставляла желать лучшего, но я все равно решил прогуляться. За больницей я обнаружил дорожку, ведущую к морю. Тропинка была такая крутая, что я несколько раз чуть не упал. Море, как всегда, было бурным, волны с грохотом накатывали на усыпанный галькой берег. Я поднял камешек и бросил в воду. И снова меня удивил необычный цвет – мрачный, коричневый… Несмотря на брызги и пену, запаха соли совсем не чувствовалось. А жаль, целительный морской воздух хорошо способствует выздоровлению. Я поднялся на высокий склон, отделявший берег от болота, и побрел на юг. Равнина тянулась насколько хватало глаз. В небе неслись тяжелые тучи, сквозь которые изредка проглядывали лучики солнца. Но, к сожалению, просветы быстро исчезали, и снова все окутывала серая дымка.
