– Хорошо, – кивнула воспитатель и, повернувшись к детям, снова повысила голос:
– Через полминуты все стоят у двери парами в ряд!
«Ого! – подумала я. – Не женщина, а прямо-таки сержант в юбке! Интересно, здесь все воспитатели так разговаривают с детьми? Или они только так и слушаются?»
Комната вскоре опустела, и мы прошли внутрь. Это был не класс, а именно комната, где дети жили, проводили свободное время и спали – у дальней стены в два ряда были расставлены тщательно заправленные кровати.
Валерия Георгиевна пододвинула мне деревянный стул, сама села на точно такой же рядом, положив ногу на ногу. И колготки у нее были с блеском, и черные туфельки на высокой шпильке… Ну, словно она не на работу воспитателя пришла, а как минимум на должность менеджера по работе с клиентами в какую-нибудь торговую компанию.
– Валерия Георгиевна, вы, наверное, понимаете, по какому поводу я пришла с вами поговорить, – начала я.
– Да все я понимаю! – махнула рукой Сокольникова. – Не понимаю только, для чего Аде все это нужно.
Я подумала, что Адой она, вероятно, называет Аделаиду Анатольевну, а это означало, что отношения между этими женщинами лишены официоза. Ну, разумеется, не в кругу воспитанников.
– Она хочет установить истину, – заметила я.
– Да бросьте вы! – Сокольникова снова махнула рукой. – Трясется она вечно, все боится, что какой-нибудь скандал выйдет и что спонсоры от нас откажутся. Что ей тогда делать, на одну зарплату жить?
Валерия Георгиевна разговаривала со мной запросто, раскрывая карты, которые, в сущности, не обязана была раскрывать. И, по сути дела, в чем-то подставляла свою начальницу. Что это – умышленное желание досадить ей или лишь простодушие и непосредственность? На простушку она явно не похожа…
– Что, хорошие спонсоры? – поинтересовалась я.
– Да уж грех жаловаться! И ремонт отгрохали, и детям новые игрушки, одежду, оборудование… Компьютеры даже закупили. Ну и ей, конечно, перепадает – что мы, дураки, что ли? На зарплату педагога так не разоденешься, в салон красоты каждую неделю не походишь. А у нее только шуб целых три! Правда, одна старая совсем. И сережки-колечки часто меняются.
«Наблюдательная дамочка», – отметила я про себя.
– А что касается этой Никишиной, то Ада зря суетится. Поздно суетиться-то! Она же во всем призналась! Господи, да я сразу подумала, что это она! Кому же еще? Мы же вместе с ней тогда дежурили. И никого больше не было, тем более посторонних.
– А вот Аделаида Анатольевна уверена, что Варвара Михайловна не могла этого сделать, – заметила я.
– Просто Аделаиде Анатольевне хочется так думать, – фыркнула Валерия Георгиевна, поправляя кокетливо выпущенный из гладкой прически завиток. – И еще она слишком наивная. Я бы на ее месте эту Варвару на работу вообще не взяла!
– Почему это? – удивилась я.
– Потому что она припадочная! С детьми сюсюкает, а на воспитателей набрасывается. Один раз меня чуть не ударила.
– За что?
– А я откуда знаю? – капризно скривила губы Сокольникова. – Что-то ей взбрело в голову… Она же одинокая совсем, у нее даже мужика нет! Вот и бесится. Ада ее хвалит: дескать, она всю себя детям отдает. А кому ей еще себя отдавать-то? Она, может, и рада была бы кому отдаться, да только никто не берет, – и она рассмеялась каким-то злым, неискренним смехом.
– И тем не менее вы уверены, что она задушила мальчика, – напомнила я. – При том, что всю себя отдавала детям.
