– Кидди! Кидди Гипмор!
Голос был знакомым, но Кидди не останавливался до тех пор, пока Хаменбер не схватил его за рукав.
– Стойте, Кидди! Вы не убежите от меня просто так.
Кидди раздраженно обернулся. В последние полчаса он удачно выскользнул из квартиры отца через технический коридор. Воспользовавшись служебным лифтом, спустился до торгового уровня. Не рискуя выбираться к парковочным залам, миновал несколько гипермаркетов, ступил на ленту эскалатора, нырнул в полупустой вагон подземки, отсчитал десяток станций и уже собрался затеряться в толпе на парковом узле, как линию бросила Моника. Она еще ничего не сказала, а Кидди уже узнал ее молчание, дыхание, которое подсказывало, что она или только что рыдала, или собирается рыдать. Он шагнул в сторону, выбрался из толпы у поблескивающей металлом арки, брезгливо отпихнул оборванного попрошайку, остановился возле старика, который сидел на куске пластика с короткой деревянной дудкой в руках, но не играл, а словно спал с открытыми глазами, и спросил:
– Ну ты как там?
– Ты где? – справилась с дыханием Моника.
– Был у отца.
– А сейчас? Ты уже был у Брюстера?
– Что ты хочешь? – с тоской оглянулся Кидди.
– Скажи Брюстеру, чтобы он… Скажи, что я не могу спать, что он должен прилететь и все объяснить мне. Мне не все равно, отчего умер Миха. Мне вовсе не наплевать на Миху. Пусть он не думает так!
– Я не понял.
– Скажи, что он должен все объяснить мне! – повысила она голос.
– Скажу.
– Спасибо.
Она помолчала ровно столько, чтобы понять, сбросил ли Кидди линию или нет.
– Ты где решил остановиться?
– Еще не решил.
– Я же знаю, ты не уживешься с отцом и одного дня.
Она торопилась сказать эти слова.
– Имей в виду, что я дома. Если хочешь, я уйду. То есть уеду. Ты можешь ночевать. У нас… у меня тут тихо. Ну если… Ты понимаешь? Тут были журналисты, не застали тебя, я сказала, что ты не вернешься…
«Не вернусь», – подумал Кидди.
– …сказала, что ты не вернешься, и они убрались, задав мне кучу глупых вопросов, на которые я отказалась отвечать…
– Ты несешь какой-то бред, – оборвал ее Кидди и тут же добавил, поморщившись: – Мы обязательно еще увидимся. Я не собираюсь сегодня к Брюстеру, может быть, завтра. Поговорим обо всем. К тому же я забрал разговорник Михи.
– Хорошо, – прошептала Моника. – Они не вернутся, не волнуйся. Прилетай.
Кидди сбросил линию и присмотрелся к старику. Он сидел с закрытыми глазами, перебирал пальцами отверстия дудки, надувал щеки, но не извлекал ни звука. Чиппер на его запястье иногда пощелкивал, словно неслышимой музыке внимали невидимые слушатели и неосязаемо сбрасывали на счет музыканта скромную благодарность. Кидди задумался, в очередной раз убедился, что под ногами не псевдограв, а уличный пластик, и направился к эскалаторам. Тут его и догнал Хаменбер.
– Стойте, Кидди! Вы не убежите от меня просто так!
Ол Хаменбер тяжело дышал и, расстегнув рубашку, обмахивался шейным платком.
– Чего вы хотите? – шагнул в сторону и стряхнул с рукава руку толстяка Кидди.
– Подождите! – согнулся Хаменбер. – Подождите, а то я свалюсь с сердечным приступом, и вы будете вынуждены оказывать мне первую помощь! Дайте отдышаться! Вот уж не думал, что придется побегать. Мне это тяжело, несколько лет назад пришлось пережить баротравму, не могу до конца залечить последствия. Голова раскалывается. Сейчас.
