Конан стремительно обернулся. В стенах зала широко распахнулось с десяток широких дверей, через которые внутрь вбегали многочисленные аколиты храма Сета. В развевающихся разноцветных мантиях темных тонов, с длинными копьями и луками в руках, они тотчас окружили пирамиду. На киммерийца были нацелены наконечники примерно полутора сотен стрел, уже наложенных на натянутые тетивы.
– Положи оружие, Конан из Киммерии, вор из Шадизара, – вышел вперед худой высокорослый человек с наголо обритым черепом и глубоко посаженными тусклыми глазами. Его плащ был черным – единственным черным плащом в зале. – Я не настолько глуп, чтобы, подобно Аманару, забавляться с выпущенным на свободу тигром – то есть, скажем, затевать с тобой рукопашную. Одно твое движение – и ты будешь весь утыкан стрелами, как дикобраз. Брось меч, подними руки над головой и иди сюда. Помни, что ни один из моих лучников не спустит с тебя глаз, так что не пытайся устроить тут что-нибудь в твоем духе.
– Что-то ты слишком многословен, пес, – проревел в ответ Конан, и не думая выпускать меч. – Хочешь убить – убивай! А я с места не сдвинусь.
По рядам окружавших киммерийца не то воинов, не то жрецов прошел волной возмущенный гул.
– Тихо! – бритоголовый вскинул руку, и все тотчас умолкли. – Что ж, тогда тебе придется на собственной шкуре убедиться в меткости моих стрелков. И как ни жалко портить такое великолепное тело, как у тебя, но… Мы, пожалуй, начнем с правой ноги.
Пока длилось все это обсуждение, мускулы северянина трещали от напряжения, безуспешно пытаясь выломать крепление цепи из каменной глыбы. Что-то подсказывало варвару, что только этот клинок еще может помочь ему вырваться отсюда; стрелков же киммериец не боялся. Он догадывался, вспомнив кое-какие из своих прежних приключений, что жрецам этого мрачного храма он может потребоваться только в одном-единственном качестве – жертвы их ненасытному Сету, поэтому они вряд ли станут стрелять так, чтобы убить его, будут пытаться ранить и потом пленить. Похоже, тут уже наслышаны о его приключениях в Кезанкийских горах и зря на рожон лезть не станут.
Главный жрец как раз закончил свою речь насчет правой ноги Конана, предвещая ей весьма плачевную участь, когда киммериец услыхал слабый хруст и почувствовал, как туго натянутая цепь ослабела. Лежавший на алтаре меч был свободен.
Киммериец замер, боясь, что враги раньше времени поймут, в чем дело. Его левая рука перехватила рукоять его собственного меча, правая сжала эфес принадлежавшего когда-то Гатадесу оружия. Сейчас, сейчас… Поймать мгновение, когда лучники уже начнут разжимать пальцы, – и тогда резко рвануться вниз, перекатиться через плечо, вскочить, два прыжка – и он окажется подле этого типа с голым черепом, а там уж посмотрим!
– Эй, эй, он порвал цепь! – внезапно завопил кто-то, и Конан понял, что недооценил своих противников. Однако сделать он уже ничего не успел, не успел даже ни о чем подумать, потому что ступени пирамиды под его ногами внезапно разошлись, ступня Конана соскользнула со скользкой поверхности камня, и киммериец, нелепо взмахнув руками – мечей он так и не выпустил, – полетел вниз, в черную пустоту.
Он падал спиной вниз, и несколько мгновений еще видел над головой светлое пятно, однако оно быстро сужалось и почти тотчас исчезло совсем: камни сошлись, закрывая вход в подземелье.
Киммериец не успел подумать о смерти, не успел даже испугаться – лгут те, кто говорит, будто бы он не испытывал страха, просто он умел бороться с ним лучше других, – как тело его врезалось в песчаный склон. Это спасло ему жизнь, смягчив удар; скатившись по откосу вниз, он ощутил под ногами холодный и жесткий камень…
