Концепт «субъекта» в пространстве неклассической онтологии - страница 16

Безусловно, какой бы ни мыслилась воля к власти по своему «содержанию», она оказывается неразрывно связана с вечным возвращением. Но само вечное возвращение видится нам не как концепт. Это ницшеанский план имманенции, фон, на котором прорисовываются все его концепты. С нашей точки зрения, бытие, по Ницше, и есть вечное возвращение – ритурнель, звучащая фоном всей музыки его философии. Пусть воля к власти определяется большинством исследователей как самый «важный» концепт ницшеанской мысли, но в отрыве от своей территории вечного возвращения он перестаёт быть концептом и понимается лишь в рамках репрезентации. Не согласимся поэтому с Хайдеггером в его решении о том, что философия Ницше – всё-таки метафизика, хоть и завершающая предшествующую философию как метафизику [99, с. 244], тем более, что ницшеанская мысль не вписывается в «схему любой метафизики», которую Хайдеггер предлагает в качестве «критериев» выявления метафизичности позиции и её «существа»10. Ницше подрывает своей философией любую возможность «упаковать» мысль в какую-либо (по крайней мере, «внешне-общую», в смысле, не индивидуальную) схему. Если стараться понять волю к власти и вечное возвращение метафизически, то они будут неизбежно установлены таким образом мышления в качестве первоначала, пусть даже и «нового». Но открытие Ницше, открытие неклассической онтологии, как раз и заключается в отсутствии первоисточника. Это открытие в какой-то степени становится ницшеанским «девизом» всей последующей философии. В рамках постмодернизма удачно сформулировал эту интуицию Деррида: «Изначально – не-начало» [40, с. 331].

Однако и Хайдеггер, безусловно, подчёркивает инаковость ницшеанской мысли – в начале «Европейского нигилизма» он довольно точно, с нашей точки зрения, пишет о философии Ницше: «Кулисы мирового театра могут ещё какое-то время оставаться старыми, разыгрывающаяся пьеса уже другая» [99, с. 89]. «Пьеса» философской мысли становится «автономной»: в отсутствие первоначала она – уже самостоятельно «разыгрывающаяся», но не «разыгрываемая». «У Ницше всё маска» [20, с. 355], «мистическая игра гибели и спасения в целом, вся театральная игра смерти и жизни, положительная игра болезни и здоровья» [37, с. 18]. Эту интуицию изначальное™ «не-начала», движения смещений и маскировок – интуицию игры по-своему развивают постмодернистские мыслители, как и сам Ницше11, имея в виду не только «театральную» игру, но, в первую очередь, игру мысли (Делёз), игру бессмыслицы (Деррида), языковую игру (Лиотар). «Поскольку не остаётся ничего, что было бы на самом деле, всё – понарошку… По-настоящему существует только движение без цели и смысла12, то есть игра» [2, с. 48]. «Мы открываем мыслителя, живущего проблемой маски, чувствующего внутреннюю пустоту, присущую маске, стремящегося заполнить её, наполнить, пусть и "совершенно различным", то есть помещая в неё различие конечного и бесконечного вообще, создавая таким образом идею театра юмора и веры» [37, с. 22]. Действительно, Ницше изобрёл «в философии невероятный эквивалент театра, основывая, тем самым, театр будущего и одновременно – новую философию» [37, с. 22]. Благодаря открытию изначальное™ отсутствия «начала» возвращению и соответствует эпитет «вечное»: без начала и конца движение – это скорее «нечто» бесформенное, чем некая «сверхформа»: «как сила повсюду, как игра сил и силовых волн, одновременно единое и многое, здесь вздымаясь и одновременно там опадая, море струящихся в себе и перетекающих в себя сил, в вечной метаморфозе» [82, с. 558] – «способность бесконечного превращения» [82, с. 554]. «Вечное возвращение – это сила Бытия (бесформенного)» [37, с. 91]. Ницше открывает онтологический дискурс силы, «повторение в вечном возвращении он понимает как Бытие, но противопоставляет это бытие любой узаконенной форме» [37, с. 19]. Притом, что само бытие ускользает, в нём «всё становится и возвращается вновь, -