Концерт по заявке неизвестного - страница 5

Пашу видеть больше не хотелось – сутки напролет теперь я только и делала, что училась и спала. А на каникулах в первый раз за несколько лет поехала к бабушке. И ужаснулась тому, что увидела, словно бутафор-халтурщик наскоро сколотил уголок моего волшебного детства. От школы остался один фундамент, магазин сгорел, бабушка, нервная, обидчивая, смотрела свои сериалы, а на плите у нее все подгорало. На улицах лежала непролазная грязь, и все казалось таким чахлым и разбитым – в тот же день я решила уехать. Бабушка попросила меня отнести пакет нашей родственнице, тетке Антоле – восьмидесятилетней старухе, у которой вся семья погибла в войну. Тяжело было у меня на сердце, когда я подходила к ее покосившемуся дому. Но в доме оказалось на удивление чисто и тепло. Морщины мелко изрисовали лицо старушки, при этом совсем его не портили. Она поднялась мне навстречу, опираясь на свою палочку, и тут я вспомнила ее всегдашнюю улыбку – ту, с которой обычно смотрят на любимых детей. «Дзіцятка маё, ужо такая дарослая!» – всплеснула руками тетка Антоля и стала собирать для меня гостинец, хотя вряд ли на самом деле меня узнала. Войны, смерти, заботы, десятилетия тяжелого труда, казалось, никак не отразились на этом добром и спокойном лице.

В тот день я уехала в Минск с надеждой – сама не знаю, на что. Долго потом ходила по улицам, смотрела на окна, на людей, на шеренги ларьков, на пушистый, хлопьями валивший снег. В красном углу Антолиной хаты я увидела икону с ликом Иисуса Христа – и теперь мне захотелось самой прочесть все, о чем толковали в кружке Паши. Я взяла «Новый завет», подаренный им, и стала читать. Напрягали незнакомые слова и какие-то навязчивые, казавшиеся неестественными интонации, но потом я подумала, что большая часть людей, веривших в Христа, скорее всего, вообще не читала этой книги, и нужно постараться просто уловить в ней самое главное. Я прочла от начала до конца все четыре Евангелия и мало что поняла, но уже тогда меня потряс один эпизод – молитва Иисуса в Гефсиманском саду. Я и раньше что-то слышала о ней, но только теперь до меня дошел главный ее, ужасный смысл: предвидя скорые мучения и смерть, Христос почувствовал тогда всю холодную, как могильная плита, несправедливость мира и на какой-то миг предположил, что Бог оставил его, сына Божьего…

Не знаю, что на самом деле происходило в моей душе к тому времени, когда я впервые прочла Евангелие, но, судя по ужасу, который я испытала при одной мысли быть оставленной Иисусом, теперь мне кажется, что я верила в него всегда: вера эта, неопределенная, неосознанная, тлела во мне с детства, ожидая встряски и пробуждения, и, когда, наконец, земля качнулась у меня под ногами, она оказалась единственным поручнем, за который я смогла ухватиться. Прошли годы – девичьи мои мечты так и остались мечтами. Браки заключаются на небесах, и не было, наверное, высшей воли на мое земное счастье: среди единоверцев я не встретила отца моих детей, а среди тех, кому нравилась, не встретила единомышленника. Все силы, всю нерастраченную материнскую любовь переплавляла я в работу – отдавала ее тем, кто в ней нуждался, класс за классом снаряжая во взрослую жизнь, и была счастлива.

С детства Никита не мог понять, отчего ему всегда так грустно. В пионерском лагере на тихом часу мальчики наперебой рассказывали анекдоты или перебрасывались носком, играя в «сифу», а он, отвернувшись к стене и едва сдерживая слезы, считал дни до окончания лагерного срока. Но и дома одно за другим на него наваливались какие-то сверхважные, сверхсерьезные дела, оставляя Никите редкие вечера, часы, пятиминутки счастья, когда он играл в железную дорогу, ставил опыты с электроконструктором, клеил модели самолета, катался на велосипеде или просто молча сидел на берегу озера, мечтая о чем-нибудь далеком и хорошем. В старших классах он мечтал привести на этот берег девушку. Как-то после уроков он пригласил на прогулку одноклассницу Катю Тиханович. Стоял октябрь. Было пасмурно и зябко. Они сделали несколько кругов по парку и разошлись, так и не дойдя до озера. Никита пришел домой сбитый с толку: «да» или «нет»? Катиного ответа он так и не понял, в груди стала расти тревога, прекратить которую могла только новая встреча. Но Катя все отодвигала ее и к тому времени, когда они встретились во второй раз, перед Новым годом, забыла все, о чем говорили осенью. Сверстники Никиты целовались с девушками в подъездах и тискали их на дискотеках, а он жил в многомесячной беспрерывной тоске от одного свидания с Катей до другого. И если кто-нибудь из знакомых спрашивал его, зачем он так мучается, ведь вокруг столько красивых девушек, выбирай на вкус, Никита, сделав кислую мину, отвечал: «Если надо объяснять, то не надо объяснять».