Зашипело мясо. Надо открыть окно, иначе вся кухня будет в дыму. Он на большом огне любит готовить.
Интересно всё-таки я устроена. Ждёшь, когда он придёт, фантазируешь, сочиняешь, как будет… Придумываешь, что на себя надеть, как встретить… Праздник придумываешь. И вот он приходит – радость! Вместе – здорово! Всё так, как и хотела. Он чуткий, для него важно, чтобы мне хорошо было, поэтому – всё для меня, он потом… Вот оно – счастье. Улетаешь!
И… раз, словно воздух выпустили. Ведь у других не так? Девчонки рассказывали – нежность, благодарность испытывают, прижаться хотят. Может, я не только рожать, может, я и любить теперь не могу? Вместе с ребёночком и любовь вычистили?
Стас
Родители семьями дружили. Дача у них была. Мы как-то летом приехали в гости. Это одно из моих первых детских воспоминаний. Утро солнечное, нежное. Я возле открытой калитки стою, а выйти опасаюсь – там, на улице, все незнакомо. Трава у забора зелёная, высокая, в ней одуванчики жёлтые головки прячут. Мне пять лет. Косички мама утром заплела, платьице белое в горошек, короткое, носочки красненькие, сандалии. Стою, смотрю, скучаю. И тут – трое мальчишек, идут по тропинке вдоль забора. Один впереди, двое за ним, чуть отстав. Целеустремлённые, куда-то спешат.
Тревожно стало: мальчишки – привяжутся! Они почти взрослые, лет по двенадцать. Но смотреть интересно. Стою, где стояла: если что, в дом побегу. Гляжу исподлобья.
Стас первым идёт, ногой старается желтые головки одуванчиков сшибить. Я его сразу узнала. Вчера вечером, когда приехали, за столом вместе сидели. Мама его ругала всё время, чтобы не вертелся.
На меня посмотрели, как на пустое место, и мимо прошли.
Я вот помню… А его спросила – не помнит ничего.
Нет, я тоже потом забыла. Вспомнила, когда второй раз увидела, лет через десять. Мне пятнадцать только исполнилось. Импрессионистами увлеклась. Читала про них, книги в библиотеке брала.
Дружба между родителями стала сходить на нет, почти не общались. Но тут отец вспомнил, что у них библиотека хорошая – позвонил, выяснил, что есть какая-то серия про художников, договорился – и я поехала.
Дверь открыл Стас. Днём дело было, один дома, уходить куда-то собирался. Я застыла. Молодой парень, да нет… уже мужчина. Волосы длинные, волнистые, лицо узкое. Джинсы на нём клешеные, рубашка, приталенная по тогдашней моде, расстегнута, на животе узлом завязана, длинные рукава с расстёгнутыми манжетами. Стоит в дверях, улыбается. У меня внизу живота заныло. В первый раз со мной такое случилось. Растерялась, ничего не соображаю.
Что-то спрашивал. Отвечала. Книжки смотрела, отобрала что-то… Правда, потом выяснилось, что две из них читала. Я ж говорю, не соображала ничего. От него какой-то уверенностью веяло. Лёгкостью, весёлостью. Как будто из другого мира, не из моего – домашнего, школьного.
Чай на кухне ещё пили… Тогда он и спросил:
– Сколько ж тебе лет-то?
– Пятнадцать.
Я на него не глядела. В чашку уткнулась. А тут глаза подняла.
Он улыбается, а смотрит жёстко, с прищуром.
– Жаль, что ещё такая маленькая, – говорит.
В окно ветви берёз лезли – еще голые, но почки уже набухли. Весна. Чуть-чуть подождать, и слизнёт прорвавшаяся из-под земли зелень грязь на газонах, солнце высушит тротуары, ветер будет заметать пыль вдоль бордюров. Вечером свет фонарей сквозь листву. Скорее бы! Лета, тепла хочется. Уехать…
Ну что ты в окно уставилась? Посуду иди мой. Размечталась.
