Конец Большого Юлиуса - страница 25
Покончить с собой? В самом деле, почему бы нет?
И вдруг Штарке понял, что не может покончить с собой.
Он отчетливо понял, что у него никогда не хватит храбрости это сделать. Последние обрывки романтических иллюзий слетели с сознания Гейнце Штарке. Какая там романтика! Что, разве так уж интересно было жить страшной жизнью получеловека-полуинструмента? Он боялся, что его убьют, оттого и выжимал из своего мозга и тела все, что мог. Единственные годы, когда он работал без страха, это были годы войны, потому что он работал для народа, для простых людей мира, но потом пришла болезнь, и все кончилось. А ведь он прожил такую долгую жизнь и так много…
– Одну минуту!
Штарке не успел закончить мысль. Его остановил невысокий, плотный человек, чем-то напоминающий боксера. На нем был новый костюм, покрытый сальными пятнами, левое плечо чуть приподнималось. За ним стоял еще один, худой и тонкий, очень молодой. «Слишком молодой для таких дел», – подумал Штарке, опознав в этих людях свою судьбу.
– Ну, давай здесь, пока близко нет людей! – сказал молодой. Лицо у него было синее от дешевой пудры, глаза, помутневшие от волнения, никак не могли взять в фокус лицо Штарке.
– Скорее! – повторил молодой.
– А может, это не он! – возразил тот, что постарше. – Слушай, тебя зовут Гейнце Штарке?
– Да, это я! – устало сказал Штарке, равнодушно глядя на оранжевый круг света вокруг фонаря.
– Тогда пойдем! – сказал тот, что постарше, и первым двинулся к развалинам, прикрытым щитом для афиш. – Он не будет пищать! – сказал он деловито молодому. – Он уже готов. По глазам видно.
Они вошли в тень, и Штарке с отчаянием подумал, что не может уцепиться за какую-либо мысль или чувство, чтоб продержаться на них эти несколько последних мгновений. В голову лезла всякая ерунда о том, на какие деньги живет сейчас Крюгер и что лето в этом году раннее и теплое.
– Скорее! – просительно сказал молодой.
Через несколько минут они вышли из развалин – молодой и тот, что постарше, и вступили в полосу света.
– Чего ты дергаешься? – сказал раздраженно старший. – Разве мы кончили старика? Люди постарше да поумнее нас решили, что он отжил! Ты откуда пришел к шефу?
– Я член организации юных защитников Германии… – борясь с ознобом, сказал молодой. – А ты?
– Ну, я – другое дело! – уклончиво сказал старший. – Я… – Он запнулся и выругался.
Они молча дошли до угла, и старший сказал:
– Я пойду доложу шефу, а ты свободен… юный защитник! – повторил он и сплюнул под ноги парню.
За углом был вход в ресторан, и они, едва разойдясь, сейчас же потерялись в толпе.
Поздно вечером Смирнов докладывал генералу.
Генерал был новым начальником, недавно назначенным в Комитет Госбезопасности. Смирнов никак не мог привыкнуть к его молодости и, докладывая, с интересом поглядывал на него. Тридцать пять лет, две золотые звезды, полученные в мирное время, лицо, тронутое загаром…
В свои пятьдесят лет Смирнов полностью ощущал тяжесть порученного ему труда. Вопреки ожиданиям эта тяжесть с годами возрастала. Прочитывая или выслушивая донесения, Смирнов уже невольно в первую очередь вдумывался не в самый факт, а мысленно прикидывал объем дела, прослеживал уязвимые места, и именно полнота опыта, сразу раскрывающая все трудности, мешала подчас рискнуть там, где требовался риск, побуждала медлить…
Вот почему его не назначили к повышению. На должность, которую он, казалось, имел все основания занять, прибыл веселый и вежливый молодой генерал.