— Не плачь, Ленка, — выглянул из-за плеча Грязнова пьяный актер. — Вдовьи слезы — это такая банальность.
В комнате Грязнов бегло оглядел собравшихся и увидел смуглого мужчину, похожего на цыгана. Денис неохотно кивнул ему. Цыган не ответил, но и взгляд не отвел. Денис сел напротив. Максимов плюхнулся в свободное кресло, стоящее чуть в стороне от общего стола, и страдальчески закрыл лицо руками.
— Ну что! — встал с рюмкой водки Вакасян. — Помянем еще раз нашего Кирилла. Он был высоким профессионалом. Это очень важно. Любил жизнь и, прости меня, Лена, женщин. И жизнь свою не жалел. Вот ярко жил, по-киношному красиво, я б даже сказал — стильно. Любил сюрпризы...
— Ничего себе — сюрприз, а, да? — тихо проворчал Грязнову Варшавский.
Цыган, не дослушав тост, вышел на балкон.
Денис не хотел говорить с этим человеком, он его ненавидел, но сейчас было не до эмоций. Он встал и вышел вслед за Цыганом.
— Это сколько прошло, Цыган? Лет пять, наверное.
— А я как-то не считал, — недобро сверкнул глазами Цыган.
— Да ладно, хорош! — Денис уже пожалел, что все-таки решился поговорить с ним. — Чего сегодня старые счеты сводить? Медведь и твоим другом был. Верно?
Цыган усмехнулся.
— Моим-то как раз и был...
— Был... — мрачно повторил Денис.
Цыган выбросил бычок с балкона.
— Вот именно! Медведя больше нет. Потому разводить нас по углам теперь некому. Так что не пыли у меня перед глазами!
Лена беспокойно выглянула на балкон.
— Ну вы чего, ребята? — настороженно оглядела она Цыгана и Грязнова.
— Все нормально, Ленок, — грустно улыбнулся Цыган. — Кирилла вспоминаем.
А за столом теперь уже шел оживленный разговор. Старалась перекричать всех молоденькая помреж:
— Вы вот не поверите, а я предчувствовала — только он взял пистолет, меня прямо в жар кинуло. Даже закричать хотела...
— И как грохнет, я чуть не умер от страха, — говорил тщедушный осветитель.
— Что же ты, Лилечка? — с усмешкой спросил Вакасян. — Закричала бы, и, может, сейчас мы здесь не сидели б.
— А я ничего не видел, ничего, — с досадой говорил здоровенный ассистент оператора Коля.
— У нее все сикось-накось. Когда молчать надо, так ей рот не заткнешь, — перекидывая папиросу с одного угла губ на другой, сказала Успенская.
— Ужас, прямо ужас какой-то! — всхлипывала гримерша, искоса поглядывая на себя в маленькое зеркальце. — А вам, Людмила Андреевна, лишь бы гадость сказать.
Ксения пила одну рюмку за другой, беспокойно оглядывалась на Максимова.
— Правда, Люся, хватит, — с недовольством проговорил Вакасян, покосившись на появившегося в комнате Грязнова.
Помреж, вспыхнув, выскочила из-за стола.
— Ужас — даже представить страшно, — снова сказала гримерша.
— Представить как раз можно было. Вот я как раз что-то такое предполагал... — сказал Вакасян.
— Только смотрю — лежит уже весь в крови, ничего не видел, — все сокрушался ассистент.
— Он вам что-нибудь говорил? — спросил Грязнов Вакасяна.
— Постоянно, перманентно, я бы даже сказал навязчиво. Понимаете, тут такое дело — пишущий человек создает некую реальность, а эта реальность потом каким-то образом материализуется. Да вам об этом любой писатель скажет. А у Кирилла в последнее время что ни сценарий — самоубийство. Да всегда на людях — эффектно, с выдумкой. Навязчивая тема. А у нас говорят — какие темы бережешь, так и живешь.
— Или наоборот? — вставила операторша.
— Надо вообще без темы жить, — сказал Варшавский. — Так спокойнее, а, спокойнее?
