Конец лета - страница 5

Ненависть, фантазии о мести, навредить. Око за око… Они должны понести наказание, все до одного. Пьяница за рулем, врачи – все!

Ларс замолчал, перевел дыхание. Поначалу, казалось, ему стало легче, потом он словно устыдился. Что-то неразборчиво пробормотал и уставился на свои кулаки. Грубые, мозолистые; трещины на коже такие глубокие, что грязь и масло не вымываются. Руки папы, руки дяди Харальда. Ее собственные руки были гладкими и мягкими. Длинные пальцы созданы для того, чтобы ловко держать ручку. Пишущие руки. Мамины руки. Она прогнала эти мысли и кивком попросила следующего участника начинать свой рассказ.

Слова текли по часовой стрелке, сопровождаемые всхлипами, слезами, шуршанием бумажных платочков. Ручка летала по бумаге все быстрее – совсем как пульс, который без устали закачивал дофамины в кровь.

Трагедия, наша семья так после нее и не оправилась. Так и не оправилась.

Минутная стрелка описывала круг на пожелтевшем циферблате стенных часов. Каждые пять минут острие зависало на одном месте, а потом с громким щелчком высвобождалось.

Отзвучали все истории. Внизу последней страницы она косыми буквами написала слово, которое повторяли все участники группы. Вопрос, висевший в воздухе. Они не смогли бы ответить на него, сколько бы ни рассказывали о своем горе.

Почему?

Вероника подчеркнула его и обводила буквы и вопросительный знак до тех пор, пока ручка не порвала бумагу. Она не останавливалась, пока минутная стрелка на часах не щелкнула в последний раз, показывая, что время вышло.

Огромное облегчение смешалось с эндорфинами в ее мозгу. Левая рука снова потянулась к правому предплечью, рассеянно царапнула ткань блузки и длинный шрам, скрытый под рукавом.

«Уже все? – подумала она. А потом: – Но мне этого мало, мало…»

Это и правда был добрый дождь. Не ливень с грозой, прибивающий зрелые колосья к земле, а мягкий дождик: тихонько намочил землю и на рассвете кончился, так что колосья и листья высохли уже к обеду. Урожайный дождь, как говорили деревенские. Хороший дождь; каждую вторую ночь ему радовались шеф полицейского участка Кристер Монсон и люди, жившие рядом с ним, возле хутора Баккагорден.

Монсон сдвинул фуражку назад и тыльной стороной ладони провел по лбу. Галстук он ослабил уже давно, но синяя форменная рубашка все равно липла к шее.

Ты и раньше занимался розыском без вести пропавших, твердил он себе. Во всяком случае, учился этому делу несколько лет назад, на курсах для командного состава. Тут главное – планирование, организация и руководство. Не пренебрегать никакой возможностью, пока не найдешь, что ищешь. Но сейчас, в темноте и под дождем, говорить правильные вещи было значительно проще, чем делать.

Мужчины поставили машины с незаглушенным мотором в кружок перед домом Нильсонов. Фары освещали толпу, которая все увеличивалась. Свет фар превращал людей в силуэты с отчетливо освещенными ногами и нижней частью тела и призрачными, едва различимыми лицами. Неважно. Все и так узнавали друг друга. Все знали друг друга.

Монсон заметил, как они переглядываются. Он одернул мятую, тесноватую форменную куртку, которая уже готова была капитулировать перед дождем, сдвинул фуражку на место и поднял руку.

– Внимание!

Ни восклицание, ни жест не заставили голоса умолкнуть. Монсон прикинул, не взобраться ли на прицеп стоящего рядом пикапа, но рассудил, что железная крыша слишком высокая и скользкая и не след ему подвергать риску свое достоинство. Поэтому он заговорил громче и более официально.