Лешие подходили все новые. Полисун с его волками всех всполошил, всех обеспокоил. Каждому захотелось узнать – что там такое затевается, в тиборских ельниках?
Теперь соотношение сил стало совсем не в пользу восходных. Пущевик, Полисун и остальные по-прежнему были только вшестером, а вот закатных набралось уже двенадцать, да с ними три оборотня. Лесовик взгромоздился на громадный пень, настоящий деревянный трон, и гулко объявил, что все это не дело, что так не годится. На осенней сходке леших твердо же было решено не вмешиваться, стоять в стороне.
– Так я говорю или не так? – обвел он взглядом собравшихся. – Может, ошибаюсь в чем?
– Все так, величезный дед, – подтвердил Грибник. – Своими глазами все видел, своими ушами все слышал. Было. Решили. Решения сходки отмене не подлежат.
Грибника выслушали недовольно, но с почтением. Среди леших он издревле уважаем, ибо подобно Полисуну – дух-хозяин не одного леса, а целой тварной семьи. Не волков только, а грибов – всех грибов, сколько их ни есть на русской земле, да и в Кащеевом Царстве. Так что у Грибника везде глаза, везде уши, все он знает и все запоминает.
При этом руку Лесовика Грибник держит крепко. Хоть и режут люди его подданных почем зря, к Кащею на поклон Грибник не идет, любви к царю нежити не испытывает. Он повелевал грибами, когда Кащея еще и в зачине-то не было. Сам похож на гриб с длинной седой бородой.
– Так что на том и порешим, – ударил кулаком по ладони Лесовик. – Ты, Полисун, волков своих отзови и ступай прочь. И ты, Пущевик, уходи подобру-поздорову. Не срамитесь перед иноземными гостями.
Иноземные гости на поляне и вправду были. Гостьи, точнее – две зеленокожие девицы с листвой вместо волос. Финист, уже видавший таких прежде, шепнул Бречиславу с Яромиром, что это дриады. В грецких и фряжских лесах они вместо леших… да в общем-то и есть лешие, только в бабьем обличье.
Под их взглядами Пущевик стушевался. Русские лешие монасями живут не всегда, завлекают порой в чащу приглянувшуюся девку, да и оборачивают ее лисункой. Но лисунки – это не лешие, а лешачьи подруги. Как русалки при водяных.
А тут именно лешие, но женщины. Такого Пущевик прежде не видывал. И донельзя этим изумленный, протестовал не очень-то и громко.
Да и понимал, что силы неравны, закатных леших куда больше. Еще немного поворчал для острастки и махнул рукой, отправился восвояси.
Следом захромал и Полисун. Был он тяжело ранен, на землю текла сукровица. Оставшиеся без приказов волки стали медленно разбредаться.
– И не возвращайтесь! – крикнул им вслед Мусаил.
Ему тоже досталось. Кожа-кора покрылась выбоинами и сколами, голова-шишка потеряла несколько чешуек. Левая рука отломилась, и из нее сочилась смола.
Но для лешего эта беда – не беда. Заживет, вылечится, станет сильней прежнего. Довольный, что отстоял вотчину, Мусаил пообещал оборотням:
– Лешие в вашу с мертвым царем свару не полезут. Будьте спокойны.
– Но помогать тоже не станете? – уточнил Бречислав.
– Это уж сам понимаешь. Мы духи земли, а не людские заступники. Да и прав кое в чем Пущевик – коли Кащей вас всех истребит, лесу вольготней станет.
– А что ж ты тогда ему не помогаешь? – хмыкнул Финист.
– Не годится так потому что, – угрюмо ответил Мусаил. – Люди тоже живые. Тоже дети Матери – Сырой Земли. Я же не защищаю зайца, если его губит волк. Не защищаю дерево, если его губит бобер. Коли уж Суденицы нарекли людям погубить леса – не нам перечить их воле.
