– Штаны сымайте.
– Не могу, – он хорошо говорил по-русски.
– Почему?
– А у меня трусов нет!
Клошары в Париже часто не носят трусов. Это буржуазное излишество. Они этого не знали. Кстати, Серж уезжал в сентябре, я отвозил его на своей «двойке», значит, они вели нас от нашего дома на Мойке до Финбана и до вагона, чтобы сообщить на границу о подозрительном французе, но мы ничего не заметили. Было не до этого: Серж уезжал счастливым, он влюбился в Дину и надеялся на продолжение отношений. Я сказал ему:
– Ты чаще чисти зубы, у тебя пахнет изо рта.
На что он гордо ответил как настоящий парижанин:
– Это афродизьяк, шеншинам это нравится.
Не помню, чем все это закончилось, но с тех пор Серж Бланше обходил дом Blomet 125-bis за версту. Весь этот опыт пересечения границы был слишком страшен. Нельзя же так пугать невинного француза!
Уже в самолете я подумал – почему нас так дотошно не обыскивали? Вероятно, боялись скандала. После взлома нашей квартиры и высылки Бориса с Наташей скандал в еще полусвободной прессе был большой. К тому же звонили из «Свободы» и Би-Би-Си, с «Голоса Америки». К нам приехали телевизионщики с пятого канала. Они не хотели скандала: им нужно было просто отчитаться перед начальством – мы работаем! Это было потрясающее время – органы почти ничего не значили.
Они растерялись впервые за семьдесят лет. Продолжали что-то делать по инерции, но все изменилось. Начальство не знало как себя вести. Пресса вопила об их преступлениях, храбрецы, недавно выбросившие партбилеты, громогласно проклинали их с трибун!
Меня пригласили на беседу, очень вежливо, чтобы покаяться после высылки Бориса и Наташи, и за взлом двери топором в нашей квартире… Я нагло положил в карман диктофон и отправился в Большой дом на Каляева, где меня встретили как ангела, прямо у вертушки, и отвели на второй этаж в первую комнату направо… Их было двое или трое, уже не помню.
Они были испуганы, они извинялись! Обычно их рисуют монстрами-мордоворотами. Но главный был маленький, щуплый, жалкий, похожий то ли на зачуханного воробья, то ли на выпавшего из гнезда вороненка. Он полчаса уговаривал меня «понять их» и не продолжать «шуметь».
– Ну Пал Витальевич, зачем поднимать такой скандал?! Мы же все русские, мы заодно, мы все хотим стране самого лучшего! Мы ведь все за вас, но у нас есть начальство, они – сумасшедшие… Они нас заставляют. Если б не они, мы б ничего такого не сделали, поймите… Мы – прогрессивные люди!
В последнее время у них был вечный сюжет: мы с вами и за вас, но над нами старперы – полковники и генералы, проклятые сталинисты, во всем они виноваты! И еще они все стали патриотами – мы ведь все русские, Пал Витальевич, зачем нам враждовать?!
Тут я, как говорится, взорвался – других слов не найти:
– А кто взломал мою квартиру топором?! У вас что, нет других инструментов! Вы вломились в квартиру без ордера, взяли моих друзей-эмигрантов, Бориса Миллера и Наташу, посадили их в машину с автоматчиками и выслали из страны! Это как называется?!
– Это был не взлом квартиры, а оперативное вскрытие – тихо сказал некто, юридически подкованный. Потом во всех ответах прокуратуры звучал именно этот термин.
– Оперативное вскрытие?! Которое длилось чуть ли не час, при свидетелях!
Они опять начали блеять нечто невнятное… Что руководил операцией полковник по кличке Петров, а ему приказали сверху. Мы тут не при чем – подневольные люди! Эта болтовня продолжалась долго. В конце концов, я не выдержал, сказал, что подаю на них в прокуратуру и ушел с диктофоном в кармане. Да еще хлопнул дверью. Дискуссия закончилась.
