Все смотрели на заместителя ректора Новицкого, но тот продолжал сидеть молча, как будто и не слышал этого человека. Пауза затянулась, из-за чего многие начали нервничать, особенно Фармазон, который вскоре не выдержал и задал вопрос.
– Насчёт чего вы возражаете, господин эээ…
– Статский советник Лесной-Веденеев.
– Да, – уже немного растерянно произнес Фармазон.
– Против рассмотрения в первую очередь студента факультета водного и железнодорожного транспорта Фёдора Дегтярёва.
– А, ну если вам так будет угодно, то я лично не возражаю, чтобы начать голосовать по трём другим студентам, – быстро согласился Фармазон.
– Ну и прекрасно! Клементий Варламович, давайте начнём с нападавших?!
Новицкий оторвал взгляд от бумаг, коротко взглянул на статского советника и кивнул.
– Как скажете, Олег Викентьевич. Господа, давайте рассмотрим вопрос по трём студентам электротехнического факультета. Кто считает, что они виновны?
Заслышав эти слова, троица напавших на Дегтярёва студентов беспокойно заёрзала седалищами по стульям. Даже вечно спокойный Густав Седерблом проявил признаки беспокойства, сидя в тревожном ожидании исхода дела.
Члены комиссии стали вопросительно переглядываться между собой, не торопясь вытягивать руки. Всего на заседании присутствовало десять человек, включая заместителя ректора и приглашённого статского советника. Сам статский советник и заместитель ректора также не спешили поднимать руки, явно выжидая, и если Новицкий хранил невозмутимое выражение на лице, то Лесного-Веденеева эта ситуация откровенно забавляла, и он с явным ехидством оглядывал голосующих. Но долго подобная пауза затягиваться не могла, и вот вверх поднялись только две руки.
– М-да, – произнес статский советник и тоже поднял руку, синхронно с ним поднял её и заместитель ректора. Это заметили все присутствующие, и вверх поползла ещё одна рука, остальные же хранили нейтралитет.
– Итак, пять человек считают, что виновны. Теперь голосуем, кто считает, что они не виновны.
Вверх тут же взвились четыре руки, а последний из неголосовавших растерянно смотрел на других, не решаясь проголосовать против, но после недолгих колебаний и красноречивых взглядов Фармазона всё же решился нарушить нейтралитет и поднял руку.
– Так, и половина присутствующих считает, что они невиновны. Ну, что же, паритет – дело хорошее и говорит о том, что административные меры применять к этим троим нецелесообразно, обойдёмся дисциплинарными. Так, Олег Викентьевич? – Новицкий вопросительно посмотрел на гостя.
– Это ваша вотчина, Клементий Варламович, вам и решать, – произнес статский советник.
– Хорошо, тогда голосуем по судьбе Дегтярёва. Кто считает, что он…
– … не виновен, – вдруг прервал его Лесной-Веденеев.
– Ну, пусть будет так, – пожал плечами заместитель ректора и повторил свой вопрос. – Кто считает, что студент Фёдор Дегтярёв НЕВИНОВЕН?
Вверх уже более смело поднялось вновь пять рук, в том числе и рука Новицкого и статс секретаря, но несмотря на это, больше ни одного голоса за Дегтярёва не набралось.
– Очень интересный расклад у вас, Клементий Варламович, очень интересный, – сказал, вставая Лесной-Веденеев. – Ну, что же, пока я считаю голосование не окончательным и даю всем время подумать. Господин Дегтярёв, подойдите, пожалуйста, к кафедре, – обратился он уже ко мне.
В это время я сидел за партой, низко опустив голову и стараясь держать себя в руках. Уже давно мне стало ясно, что ничего хорошего от итогов этого заседания ждать не придётся, жутко хотелось уйти, но идти всё равно некуда, да и незачем, ещё десять-двадцать минут этого позора, и я смогу идти на все четыре стороны. Погружённый в свои невеселые мысли, я уже ничего не слышал. И вдруг ко мне обратились.
