Когда же, совершив покупку в вожделенном магазине, я возвращался по мосту обратно, то за разделительной демаркационной чертой ко мне метнулись двое в гражданской одежде.
– Спецслужба охраны границы, – представившись, они показали мне заламинированные удостоверения и спросили. – Что у вас в сумке?
Эта немецкая государственная организация боролась на территории Германии и ее границах с контрабандой и наркотрафиком.
Я показал.
Глазам изумленных служителей закона предстало полбутылки «столичной», граненый стакан, початая банка отменных маринованных польских огурчиков, свежий номер газеты «Аргументы и факты», купленный в привокзальном киоске, а также пачка настоящего «казбека», ради которой я и поперся в Швейцарию.
– Разрешите взглянуть, что там внутри? – прицепился к папиросам один из служивых.
– Можете даже отпробовать, – предложил я ему. – И я с вами за компанию.
Невозмутимо отхлебнув из горла́ любимой «столичной», я с наслаждением затянулся дымком «казбека».
Снимавший пробу служитель закона после первой же затяжки зашелся кашлем. Его товарищ, прочитав все наклейки по-немецки на папиросной коробке, начал скисать от душившего его смеха.
– Там написано, что эти русские папиросы зашкаливают по всем опасным веществам, – почему-то весело сообщил он. – Извините, нам надо идти работать.
– Да, крепкий табачок, – произнес я. – В том и кайф.
Так они и ушли, поддерживая один другого.
Я пошел на автовокзал городка, чтобы вернуться в родные пенаты.
Сел в навороченный рейсовый «неоплан» на автостоянке в Бад-Зеккингене, и вскоре мы отъехали в Тодтмос. Вид со второго этажа со стеклянной тонированной крышей оказался потрясающим. Шоссе, поначалу бежавшее нам навстречу через деревеньки, стало поминутно петлять между появившимися кряжами, поднимаясь все выше и выше из долины на высоту порядка километра. Возвышавшиеся вокруг скалы, голые или заросшие елями, становились все ниже, так как автобус поднимался из глубокого каньона. Рядом с дорогой, шумя на быстринах и перекатах, неслась уже бурная река Вера, вобравшая в себя все ручьи Шварцвальда, на исходе к Рейну.
* * *
– Ты совсем обнаглел, и меня к делу приставил! – не выдержав, возмутился я. – Вот поймает тебя сынок Линнеров, живо в чучело превратит!
Кот сибирской породы Момо́, притащивший мне под дверь избушки украденную из запруды форель спокойно слушал меня, ожидая дележа добычи. Он разбудил меня спозаранку громким мяуканьем. Мой приятель уже не первый раз совершал подобную кражу и сильно рисковал.
Я поставил сковородку на портативную газовую плитку и, пока она разогревалась, начал чистить и потрошить рыбу, складывая отходы в непрозрачный пакет. Половина жареной форели, как добытчику, полагалась чересчур смышленому полосатому разбойнику, а вторая, как барыге и повару, мне.
При плотно задвинутых занавесках окна и запертой двери, в обстановке полной конспирации я начал стряпать.
Почуяв упоительный запах жарехи, крупный Момо начал тереться о мои ноги, подняв хвост трубой.
Тут, в Шварцвальде, на множестве прозрачных ручьев, стекающих с гор в реку Вера и далее в Рейн, местные крестьяне понастроили запруд, куда выпускали мальков радужной форели. Семья Линнеров из Рютте была из их числа. Эта рыба, быстро вырастающая до приличных размеров, живет только в очень чистой воде. А здешняя вода из-под крана была настолько чистой и вкусной, что впору было ее в бутылки разливать и продавать по магазинам.
