Привычная жизнь возвращалась на круги своя.
Я по-прежнему жил и работал у Комарова.
На повестке дня была реализация таких амбициозных проектов моего босса, как выращивание чеснока на продажу неграм в Бразилию и строительство коптильни под моим началом.
Российские колонисты, строившие совместное хозяйство в Эль-Ожо, разбежались.
Остались только Кузнецовы.
Андрей в какой-то период своей жизни стал видеть себя животноводом, купив для пробы корову голландской породы, такую маленькую, миниатюрную, но с выменем до земли. Сказывали, что молока будет давать неизглагольно много, важно только беречь ее нутряные соки.
Красавицу назвали Сметанкой, хотя какая она Сметанка – сразу видно – вылитая Пеструшка. На подходе ожидалась покупка еще двух особей того же проекта, что и головная – полагаю, Простоквашки и однотипной с ней Ацидофилинки.
* * *
Во флоре пампасов и горных долин Патагонии имелись существенные отличия от Европы.
Из лесных насаждений присутствовали эвкалипт, завезенный из Австралии, кипарис, ливанский кедр, с десяток различных елок и сосен, в том числе моя любимица – араукария араукана, похожая на что угодно, только не на хвойное дерево. Может достигать высоты пятьдесят метров, листья напоминают полусвернутые ножи, выходящие друг из друга. Семена по вкусу и питательности подобны кедровым орехам. Если, к примеру, такой веткой попадет по голове – летальный исход обеспечен.
Хватало вечнозеленых деревьев. Было и подобие карликовых берез – ньи́ре, с таким же корявым кривым стволом и крепкой древесиной. Присутствовали и сами березы и пирамидальные тополя, завезенные русскими и немцами.
Из кустарников сущим бичом крестьян слыли шиповник и ежевика. По слухам, завезенные сюда одним сентиментальным чехом, они стали сорняками, с которыми очень тяжело бороться из-за их развитой корневой системы.
* * *
Фауна Патагонии также имела свои особенности.
Ее характерными представителями являются гуана́ко – разновидность ламы, страус нанду, кондоры, пумы, броненосцы, карликовый олень пуду́-пуду́ размером чуть больше зайца, к сожалению почти сожранный ненасытными аборигенами.
На зимний период прилетают фламинго, шикарные египетские ибисы, больше напоминающие своим видом и воплями в ночи доисторических птеродактилей21. С севера прибывают и стаи попугаев, орущие и ссорящиеся прямо на лету. И, конечно же, колибри, особенно с металлическим оттенком, больше напоминающие по полету насекомых.
Однажды направляясь закрыть на ночь ворота усадьбы у шоссе, я обнаружил в лесу останки изуродованного трупа бродячей собаки, которые сбиваются здесь порой в стаи и могут представлять ночью опасность.
Но меня насторожило другое.
Труп был разодран вдоль хребта, так не бывает в собачьих баталиях.
Неожиданно сбоку от лесной дороги, на которой я находился, послышался приглушенный рык и в темноте между стволами деревьев я отчетливо увидел два светящихся глаза, как у кошки, только расстояние между ними было много больше.
«Пума!», – сразу пронеслось в голове.
Я почувствовал, как у меня прошел холодок по спине.
Стараясь не делать резких движений, я стал отходить назад, выставив перед собой увесистый фонарь.
Крался долго, а потом припустил галопом к усадьбе.
Хищник не напал, потому что был сыт собакой. Я не слышал, чтобы пумы нападали на людей первыми. Но после этого случая взял за привычку ходить с мачете.
