Увы, оперативный обыск на квартире у Раскина ничего не дал. Прошедший зону зубной техник был умен, хитер и лишних слов на ветер не бросал, поскольку твердо уверовал в то, что чистосердечное признание лишь усугубляет вину и добавляет срок наказания.
– У кого скупаешь золото? – с пристрастием допрашивал его Горунов.
– Что вы, гражданин начальник, каждый со своим приходит, кто кольцо принесет, кто старую коронку бабушкину. Мое дело – маленькое.
Худое острое лицо Раскина не выражало и капли беспокойства и напряжения, и если бы под рукой оказался «полиграф», так называемый детектор лжи, все равно Раскин выкрутился бы, подумалось Горунову.
– Ничего, у меня время есть, проколешься когда-нибудь, Раскин или как там тебя, Броутман! Даю слово, я тебя посажу!
– А вы меня не пугайте, гражданин начальник, пуганый. Я свое отсидел! – зубной техник сверкнул ощетинившимися от ненависти глазами.
– Ты-то за растрату сидел, а если я у тебя золото найду, тебе исключительная мера светит, так что думай, как себя правильно вести! – Горунов хлопнул дверью, за ним последовали понятые и парочка оперов.
– Спасибо, товарищи. Отсутствие результата – это тоже результат.
По дороге в отдел Горунов думал о том, что не может человек, когда-то осужденный за экономическое преступление, измениться, даже если отмотал приличный срок в местах не столь отдаленных. Надо бы надавить на осведомителей – пусть разузнают о клиентах Раскина-Броутмана: куда ходит, с кем дружбу водит, есть ли у него деньги, в конце концов. Он уверен, что клубочек куда-нибудь выведет. А пока надо подсунуть Раскину живца – надежного потенциального клиента, которому срочно надо поставить золотую коронку.
Перед тем как отправиться на любимой 21-й «Волге» в Мурманск договариваться о поставке новой партии яблок, Марк Наумович с Сашей ненароком заглянули в детский дом, в котором по странному совпадению некогда воспитывался верный водитель Бородина. Несколько ящиков молдавских яблок и закарпатских огурцов, колбаса и конфеты в подарок детям-сиротам – это самое малое, что можно было прихватить с собой. И в этом спонтанном визите не было какого-то наносного позерства. Просто Марк Наумович не мог пройти мимо судьбы девочки, живущей в доме по соседству, у которой отец погиб, а спившуюся от горя мать лишили родительских прав.
– Мария Петровна, мне бы с Леночкой повидаться! – после выгрузки подарков Бородин заглянул в кабинет директора детского дома, в котором теперь воспитывалась его маленькая соседка.
– Она вас уже ждет! Спасибо огромное за вашу заботу! Я провожу…
Марк Наумович наклонился к Леночке, обнял ее, погладил по негустым волосикам.
– Ну как ты? Нашла друзей?
– Нет… – посмотрела на взрослого соседа худенькая Леночка большими грустными глазами.
– Ну ничего, найдешь скоро. Этот заяц тебе поможет поскорей подружиться с кем-нибудь.
– Этот зайка от мамы?
– Ну конечно, Леночка! От мамы!
– А она скоро приедет за мной?
– Конечно, вылечится и приедет! Обязательно!
Девочка прижала зайку к груди и долго махала в след светлой ускользающей «Волге»…
Фима забрал деньги из антресольной заначки и решился на визит в исполком, пока чиновник не очухался и не пошел в отказ. Конверт получился внушительный из-за 25-рублевых купюр, менять же в сберегательной кассе на более крупный эквивалент Рыжиков струсил, боясь навлечь на себя ненужные подозрения.
Ватными шагами он еле добрел до нужного кабинета в исполкоме и, заглянув в дверь, испугался еще больше. В просторной комнате за четырьмя письменными столами сидели одинаковые серые люди в одинаковых серых костюмах. У Фимы, ни разу в жизни не подносившему взятку, потемнело в глазах. Одно дело в своем царстве – кооперативном государстве дурить колхозников с неправильными гирями, когда никто не видит, а тут все на ладони, неровен час застукают – и прощай свобода! Стоя в коридоре, Фима слушал, как лихорадочно стучит сердце, отдаваясь в висках.
