Я провожу еще одну линию снизу вверх, рядом с нарисованной.
Савелий морщится:
– Реки, пожалуй, не такие прямые. И в чем смысл двух таких владений рядом?
– Торговля, – как на уроке, отвечаю я, – по Ловати с Новгородом, по Двине с немцами.
– А самый дальний город?
– Жижецк, больше семидесяти верст до него.
Я, высунув кончик языка, старательно веду кривую извилистую линию Жижицы из правого верхнего угла рисунка к Двине.
Савелий щурит глаз, оценивает рисунок. Вроде доволен.
– Ладно, соседей опиши. Вот здесь кто?
Он лаптем показывает пустое место на земле справа.
– Князья Бельские.
– На юге?
– Родичи наши, Друцкие из старшего рода.
Молча дядька показывает на земли слева.
– Бояре Ильиничи, – называю я и указываю в пересечение Усвячи и Двины. – День по реке. А дальше великокняжеские земли.
– А в Жижецке у нас кто стоит?
– Гарнизон польского короля.
– Против кого стоит?
– Против Новгорода.
– Вот и ошибся! Новгород нынче московский князь Иван взял под свою руку. Ладно, хватит, идем в дом, я тебе киселя налью.
Хата бревенчатая, низенькая, пол земляной, чисто выметен. Потолка нет, из-под соломенной кровли со стропил в единственную комнату свешиваются связки грибов. Грибы сплошь белые. Они уже подсохли и пахнут! Я глотаю слюну.
– Ух ты!
Из кучи корзин за печью Савелий вытаскивает мне одну, а себе за плечи забрасывает кузовок. Все сплетено добротно, ни кусочка лозы не торчит.
– Шапку свою здесь оставь, упаришься, – Савелий протягивает мне другую.
***
В лесу пахнет грибами и совсем не пахнет палыми листьями.
– Не показывай лесу нож! – учит дядька Савелий. Я аккуратно, чтобы ненароком не растоптать, становлюсь на колени перед подберезовиком и, прежде чем достать нож, украдкой оглядываюсь. Вон еще одна бурая шляпка, а неподалеку другая. Осень стоит солнечная, и шляпки грибов хорошо видны из-под листвы. Мой нож не такой, как у Савелия. У дядьки нож кривой, короткий, с потемневшей от времени рукоятью. Как пальцы хозяина. Прежде чем положить срезанный подосиновик в корзину, я вынимаю попавшие туда листья и укладываю гриб к грибу так, чтобы не мять шляпки.
Среди подберезовиков попадается незнакомый гриб, я наклоняюсь и щупаю его ножку двумя пальцами. Ножка мягкая, значит, поганка. Радуюсь своему чутью, кошусь на Савелия, но тот не обращает на меня внимания.
Несобранные вовремя опята разрослись лопухами и до человеческого роста украшают пни диковинными коричневыми цветами. Мы их пропускаем. Наша цель – сплошь благородные, сытные грибы.
Вот еще одна великолепная шляпка. Ножки опять не видать, но на сей раз я опускаюсь на колени, вынимаю из-за голенища кинжал, какой полагается шляхтичу, и уверенно режу ножку. Твердая! Угадал! Благородный гриб!
Между деревьями тянется полоска серых шляпок. Савелий наклоняется над ними:
– Моя Алевтина называла их «мышатами» и собирала маленькими. Во рту хрумкали. Хорошая была баба, все меня лечила. Теперь вот мне приходится в Витебск плыть каждый месяц. Там у жидов аптека есть хорошая. Не… Не собирай их. Старые. Они сразу после дождя уже червивые.
Что-то чернеет над травой, и я вновь присматриваюсь, наклоняюсь. Это обманка – бурый лист застрял в былинках, не смог упасть на землю и притворяется боровиком. Пока не потрогаешь – не поймешь, что ножки-то нету.
Чей-то недобрый взгляд обжигает сквозь кусты, я вздрагиваю, резко оборачиваюсь. Хищная фигура изгибается и теряется в листве.
