Бандиты ушли. Брат с девушкой потоптались в дверях. Засунув деньги в карманы куртки, он с ухмылкой сказал:
– Вот оно как вышло… нет, значит, денег…
– Убирайтесь! – почувствовав себя в безопасности, жена Агояна сжала кулаки и буквально бросилась на парочку.
– Не на того собачитесь, дамочка, – оттолкнув ее, хмыкнул брат. – Шлялся бы ваш благоверный поменьше, и вы бы целее были, вместе с денежками. Так шо…
С этими словами они покинули квартиру. Дверь за ними грохнула, как выстрел. Маленький мальчик, сын Агояна, испуганно выглянул в коридор. Все это время он прятался в комнате и боялся войти, слыша злые и раздраженные взрослые голоса. Плюшевый потертый медведь, слишком большой, волочащийся по полу, зацепился лапой за косяк двери. Мальчик тянул его за собой одной рукой. Почувствовав, что медведь застрял, он обернулся, схватил его двумя маленькими ручками и с силой потянул на себя. Медведь отцепился от косяка, и мальчик упал. Он тихонько заскулил, пытаясь привлечь внимание взрослых. Но мать, застыв, все не двигалась с места и не обращала на него никакого внимания.
Ее лицо было совершенно бледным, от него отхлынула вся кровь. Глаза с расширенными до предела зрачками неподвижно уставились в одну точку и напоминали огромные ямы, глубокие и опасные впадины в земной коре, проникающие до центра земли. Это были глаза человека, вдруг увидевшего перед собой что-то настолько страшное, что он не может отойти – так смотрят люди, с глаз которых спала пелена, вдруг, без всякого предупреждения, обнажив настолько пугающую истину, что человеческий рассудок просто не способен ее переварить, преодолеть и вернуться в нормальное состояние, в ту жизнь, которая больше никогда не будет прежней…
Вздыхая, охая и хватаясь за голову, при этом не отрывая трусливого взгляда от раскрытой дверцы сейфа, Агоян не видел этих глаз жены. Он, войдя во вкус, все сильнее принялся стонать и причитать. Но, пораженный наступившей тишиной, обернулся. Мысленно он уже приготовился к скандалу – слезам, истерике, крикам, упрекам, и лихорадочно соображал, как себя ему вести, что говорить.
Но его жена, застыв, смотрела прямо перед собой в одну точку неподвижными, немигающими, не меняющими выражения глазами.
– Не смотри на меня так! – взвизгнул Агоян, не выдержав. От страшного зрелища у него по спине потекла неприятно липкая струйка ледяного пота.
Это было неправдой – женщина смотрела не на него. По ее лицу, разом потерявшим все свои краски, все больше и больше растекалась смертельная бледность. Мало того, оно вдруг начало становиться синюшным – прямо на глазах.
– Ой, голова болит… – вновь попытался пожаловаться Агоян, – я тебе все потом объясню… Брехня все это…
Ответа не последовало. Подхватив дрожащей рукой полу халата, он стал тихонько пятиться к выходу из комнаты, вдруг ставшей такой страшной, и нечаянно натолкнулся на сына. Наступив на медведя, отшвырнул его в сторону. Мальчик заплакал.
– Убери его отсюда! Уведи в детскую! – истерично крикнул Агоян, в голосе которого появились неприятные, визгливые нотки, как у базарной бабы.
Но жена даже не повернула головы. Процедив сквозь зубы проклятие, Давид отодвинул плачущего ребенка в сторону и быстро выскользнул в гостиную. Ноги у него почему-то заплетались. Только тогда женщина медленно повернулась к стене, к раскрытому бандитами сейфу, и потом снова застыла…
Черный автомобиль, урча двигателем, медленно тронулся с места. За рулем сидел бандит, только что изображавший брата девушки. Рядом с ним – еще один. Кагул, все еще не снявший рясу священника, вместе с девушкой разместился на заднем сиденье.
